Игорь Федорцов - Дождь в полынной пустоши [СИ]

«А вот если бы это были добрые вести? Поверили бы?» — но признала. — «Сочли меня за сумасшедшую.»

После прощания Колин отправился к оружейнику, отвести душу.

— Уверен у вас есть, чем меня осчастливить.

— Есть-есть, — согласился Кроус и без всяких проволочек выложил на прилавок предмет своей гордости. — Что скажите?

— Ого! — выдохнул унгриец подхватывая алкусы.

Тяжелы. Тяжелы. Почти вес колуна, но это приятная тяжесть. Тяжесть острейшей и прочнейшей стали.

Левый… Алкусы близнецы, но разница обозначена гардами. Колин подумал, клинок с серебряной гардой для левой руки. Не уважают здесь левшей. Осуждают. А за что? За собственную ограниченность? Воздух тяжко завздыхал полосуемый черненным металлом.

Правый… На нем гарда золоченая. На алкусе обидная бессмыслица из рун, дурно скопированная с неизвестного образца.

«Никто не знает воинств Господа. Нууууу!» — загордился унгриец принадлежностью к славной когорте исполнителей божьей воли. Что с того что воля неизвестна? Зато клинки востры!

Воздух не просто вздыхал — выл и стенал под черными сполохами, что пес над плотью хозяина.

Унгриец прошелся по лавке, легко и уверенно работая обеими алкусами.

Мальчишка, сын хозяина, да и сам Кроус, в восхищении тянули шеи увидеть. Черные круги завораживали, как завораживает опасное, запретное и смертоносное. Болезненно и остро почувствовать краткость дней и хрупкость жизни.

Резать воздух в пустую грешно. Не уважение к работе кузнеца и к самим клинкам. Алкусы было за что уважать.

Как всегда досталось манекену. Прошлые прорехи в доспехе тщательно заделаны проволокой, на левую строну навешан небольшой тарч.

Храк! Храк! Два удара в крест. Тарч развалился на половинки. Кольчугу просекла длиннющая полоса от горловины до подола. Не броня, а распашная рубаха.

— Двести! — выпалил оружейник, понимая, оба клинка обязательно будут приобретены. — И не уступлю ни монеты!

— Хотите продам свою шкуру! — пошутил Колин, возвращая клинки на место.

— Кожевник ниже по улице, — радостно пыхтел Кроус.

— Отложить их о завтра.

Оружейник сделал удивленное лицо. Даже обидился.

— Не думаете же вы, что я всякий раз таскаю с собой такую сумму. Поэтому… Завтра я их заберу. А это вам, — Колин привычно щелкнул ноблем по прилавку. — За просрочку.

Уже в отличном настроении унгриец прогулялся до Короткого Вала, выбрать место для ночной вылазки. А заодно… Не все фокусы показаны столичной публике. Лучшие трюки всегда в конце.

— Самого забористого, — потребовал Колин у виноторговца.

Владетель бутылок и бутылей, кувшинчиков и кувшинов, бочат и бочек лишь усмехнулся. Эти недоросли мнят о себе невесть что. Им кисель овсяной хлебать и хлебать, так нет же! вина подавай. Забористого! Но отеческое брюзжание торгаш оставил при себе. Торговля дело полюбовное, зачем отпугивать клиента. Вина, значит, вина.

По соседству, у булочника, Колин купил ароматную поджаристую лепешку, богато сдобренную сыром и черным кунжутом. Не утерпел, укусил за горелый бочок. Не поленился вернуться и купить вторую.

— Берите уж и третью! — уговаривал его хитрован. — Счастливое число!

— А! Давай! — согласился унгриец.

Местом устроить перекус выбрано кладбище Святого Лонгина. Очистил покосившийся камень от шубы мха, подстелил плащ и уселся. Некто Сайрус Бимс не сочтет за неуважение и беспокойство. Каково ему тут в одиночестве лежать? Скукота! За могилой давно не приглядывали и не ухаживали.

Колин раскрошил лепешку и просыпал под ноги. Суетливые воробьи и доверчивые голуби смешались над крошками и крохами. Серые озорные пичуги старались урвать кус побольше. Сизари не жадничали, но и не важничали. К маленькому пиршеству озабоченно приглядывалось ревнивое воронье. Дармовщина и без них!? Сделали круг, сузили второй. Из десятка, подлетел тот, что посмелей или наглей. Сел на ветку рябинки, согнув тонкую весом. За ним, выдерживая дистанцию, последовал собрат. С вяза на клен, клена на вяз. Покракали между собой. Самый голодный или жадный, спланировал с рябины, растолкал птичью мелюзгу, долбанул сизаря, отобрать кормежку. Ворон не желал делиться с иноплеменниками. С подоспевшими сородичами тут же устроил склоку, отстоять сахарную корку лепешки для себя.

Унгриец размаял в труху клок старого мха и кинул птицам. Обманулись все, кроме жадного.

— Погляньте на него, — выказал Колин одобрение разумностью.

Обильно напитав вином мякиш, бросил ворону. Черный нахал слету сглотнул кусок и уставился черным глазом. Одним… Вторым… И так и эдак крутила головой хитрая птица. Призывно разинула клюв, торопя с добавкой. Еще! Кр-кр! Еще! Новая порция и снова Черныш (Колин выделил ворона из стаи), оказался первым из первых. Следующую подачку нахальный хапуга сбил на землю и растеребил. Сглотнул большие куски, а крошки оставил подбирать другим.

— Смотри какой выискался, — протянул Колин капающий вином мякиш. — Ну-ка возьми!

«И возьму!» — присматривалась птица хватануть угощение.

— Возьми, другим отдам! — пригрозил унгриец. Птица поняла угрозу. Хапнула подачку и заглотила, задрав голову кверху.

— Кррррр! — выдавило забитое хлебом горло.

— Мало? — спросил Колин жадину и нарочно кинул лепешку другим, вызывая недовольство Черныша.

Тот недобро кракал, в перевалку устремлялся к сопернику и отбивал подачку. Не успевая сожрать, от жадности растаптывал мякиш, мешал с грязью. Чем больше получала угощения, тем более нагло вела себя птица. Вскоре, так-то надежней, ворон безбоязненно брал с руки и норовил долбануть клювом по пальцам, когда подношение запаздывало.

Помалу вино отравило кровь птицы. Черныш завернув голову, двигался боком, приседал, спотыкался, падал. Пленки век затягивали бусины осоловелых глаз. Ворон слепо ковыляя по кругу, широко раскрыл клюв и издавал клокающие звуки. Поборов хмель, вновь лез за угощением. Отбирал, не в состоянии проглотить не крошки. Скандалил и толкался, пока не свалился с ног. Распластав черные крылья, раскорячил когтистые лапы. Колин поднял пьяницу, встряхнул проверяя состояние. Черныш отрыгнул последний кусок.

— Есть о чем говорить с нашим общим другом.

Унгриец спеленал в тряпку, трепыхающуюся птичью тушку. Перевязал клюв. Сунул в сумку, в которой до этого таскал воздушного летуна и отправился к св. Хара.

Альтус ждал унгрийца. Нищего буквально распирало от самодовольства.

— Сегодня я мог заработать на безбедную старость, — похвалился он.

— И что удержало?

— Когда здесь очутился, только и думал о деньгах, — вздумал делился сокровенным Альтус. — Позволить тарелку супа, или оплатить место в мыльне с хорошей шлюхой. Иногда грезил приобрести дом. Знаешь, сколько надо просить милостыню, купить халупу в Предмостье? Сто лет, не меньше. Столько и святому не протянуть.