Марго Генер - Сердце Черной Пустоши. Книга 2

– Я так понимаю, королевский дом получил желаемое? – хмуро спросила я.

– Еще как получил, принцесса, – ответила банщица и печально улыбнулась. – Кровавая графиня лишилась всего имущества, а саму ее заживо замуровали в подземелье.

– Какое зверство! – ахнула я.

– Женщине трудно править одной, – грустно сказала банщица. – Муж несчастной женщины погиб на войне…

Я замолчала, задумавшись о своей нелегкой доле, и что с сегодняшнего дня на мои плечи возлагается ответственность не только за свою жизнь, но и за жизнь и благополучие народа Черной Пустоши.

– Ванесса, что ты такое говоришь! – возмущенно воскликнула Лана, которая помогала банщицам. – Разве можно так сильно пугать миледи накануне свадьбы! Посмотри, что ты наделала, на ней же лица нет!

– Простите, миледи, простите, я правда не подумала, что говорю! Да отрежут боги Черной Пустоши мой язык, если я огорчила вас!

– Нет-нет, все в порядке, – поспешила я заверить обеих девушек, испугавшись красочности раскаяния банщицы Ванессы. – Пусть все останутся при языках…

Вслед за отваром липы меня окатили чуть подогретым розовым маслом, а затем омыли водой и насухо растерли мягкими полотенцами, пропитанными ароматом гардении.

– Мы знаем, что это – ваш любимый аромат, миледи, – сказала та самая Ванесса, виновато улыбаясь.

– Пожалуйте облачаться, миледи, – пропела Рамина, накидывая мне на плечи пышную банную простыню.

Прошествовав в окружении девушек в гостиную, на софе увидела платье из атласа цвета слоновой кости. Щедро украшенное черными алмазами редчайшего оттенка карбонадо, а также золотыми искрами раухтопазов и золотой вышивкой. Платье так сияло и переливалось в дневном свете, что страшно было предположить, как оно заискрит при свечах и лампах. Самое роскошное из всех нарядов, что доводилось видеть в жизни, тем не менее, заставило нахмурить брови и найти глазами мистрис Одли, которая, как и остальные девушки переводила восторженные взгляды с платья на меня.

Заметив мой взгляд, мистрис Одли присела в полупоклоне и с благоговением спросила:

– Как вы находите платье, миледи?

– Платье чудесно, – излишне сухо ответила я, и мистрис Одли снова взглянула на наряд, пытаясь, видимо, найти в нем какой-то изъян, которого ранее не заметила. Не обнаружив такового, она вновь посмотрела на меня, на этот раз с опаской.

– Правда, чудесно, – искренне сказала я. – Но где тот подвенечный наряд, который я привезла с собой?

– Ваш наряд, миледи? – несколько опешив, спросила мистрис Одли. – Но ведь это платье куда роскошнее…

– Роскошнее, – не стала спорить я. – А то, что я привезла – свадебное платье моей мамы.

– Миледи, но оно… Оно не готово, – забормотала мистрис Одли. – Мы занимались подготовкой этого платья!

Из окна потянуло свежестью, и я зябко закуталась в простыню. Заметив это, мистрис Одли голосом полководца наказала Рамине прикрыть окно, а Лану с Ветой отправила в гардеробную.

Спустя несколько минут гробовой тишины девушки вернулись с маминым платьем. У меня защемило в груди, когда вспомнила, что на семейном портрете, который висел в замковой галерее в Изумрудном Нагорье, живописец изобразил маму именно в нем. Маленькой девочкой, совсем крохой, я подолгу стояла перед тем огромным, в три человеческих роста, портретом, и думала о том, какая мамочка красивая.

– Вырастешь, и станешь еще краше, доченька, – говорила мне мама, – а когда будешь выходить замуж за самого прекрасного принца в мире, на тебе обязательно будет это платье, которое ты так любишь.

При воспоминании о маме глаза наполнились слезами. С возмущенным писком, храбро прорвавшись сквозь ворох нарядов, аккуратно разложенных на низкой софе, на плечо взлетел Диларион.

Ощутив беспокойство питомца, я мысленно сказала ему:

"У меня отняли маму, папу и родину. И обещание мамы, что я выйду замуж за самого прекрасного принца в мире. Но им не отнять у меня маминого благословения и маминого платья".

Видимо, решив не спорить со строптивой невестой, мистрис Одли растерянно пробормотала:

– Мы можем приступить к облачению, пока девушки готовят «ваше» платье?

Когда я кивнула, камеристка добавила, чуть не плача:

– Но оно столь… Открытое… В особенности для свадебного платья леди…

Я хмуро перевела взгляд на тот наряд, что мне сшили дворцовые портнихи Черной Пустоши. Наглухо закрытый ворот, длинные, до самых кончиков пальцев, рукава. Вырез на мамином платье едва доходит до середины груди, что по меркам Аварона, да и Огненных Земель, весьма скромно.

– Если вы о декольте, мистрис Одли, то для него есть шейный платок в тон, – голосом, не терпящим возражений, проговорила я. – А длина рукавов до локтя с лихвой возмещается прилагающимися к наряду перчатками.

По лицу мистрис Одли было видно, что камеристке есть, что возразить. Желая раз и навсегда покончить с этим, я сообщила:

– Даже Бенара считает это платье образцом непорочности.

Я сказала это так твердо, что мистрис Одли нервно закусила губу, а жадно слушающие наш разговор девушки часто заморгали.

Старшая камеристка присела в полупоклоне, признавая свое поражение, и произнесла:

– Должно быть, эта леди Бенара крайне достойная и благочестивая дама, раз вы столь высоко цените ее мнение.

Представив Бенару в образе леди, я хмыкнула и попросила девушек, начать, наконец, облачение, пока я не замерзла насмерть.

Камеристки тут же заохали. По жесту мистрис Одли снова затянули некую песню и принялись с готовностью подавать мне детали туалета, каждый раз осведомляясь, подходит сей предмет, или нет.

Я остановила выбор на тончайших белых чулках из слюны гаупассских пауков и на белоснежном кружевном поясе. Панталоны выбрала также белого цвета, из тонкой ткани, но пышные, с нежно-розовыми лентами под коленями. Белый атласный лиф, украшенный нежными розами в тон ленточкам на панталонах, привел девушек в восторг, и они даже поспорили, кружевницы какого королевства трудились над ним. Вспомнив об аваронских магах-ремесленниках я благоразумна промолчала.

Корсет попросила подать тот, что изготовили для меня дворовые портнихи, отметив, что местные корсеты удобнее тех, к которым я привыкла, чем вызвала довольные усмешки девушек, а мистрис Одли облегченно выдохнула.

Когда корсет оказался зашнурован, девушки внесли мамино платье, которое готовили в спешке, но справились со своей работой на совесть.

Я закусила губу, разглядывая наряд.

В пору маминой юности в моде были "двухслойные" платья. Это значит, что поверх одного, "внутреннего", располагалось второе, "внешнее", но без передней части, таким образом, "внутреннее" задавало тонкий, элегантный шик, а "внешнее" обеспечивало ему роскошное обрамление.