Кевин Херн - Преследуемый. Hounded

‹А Чингисхан пил кофе?› – спросил Оберон.

Похоже, он хотел быть собачьим Чингисханом с целым гаремом французских пуделих с кличками вроде Фифи или Бемби. Меня невероятно развлекала эта особенность Оберона: в прошлом он мечтал стать Владом III Басарабом, [16]  Влад III Басараб, также известный как Влад Дракула и Влад Цепеш, – князь Валахии в XV в. Прототип вампира графа Дракулы в одноименном романе Брэма Стокера. Жанной д’Арк, британским философом и общественным деятелем Бертраном Расселом, короче говоря, каждой исторической личностью, о которых я ему рассказывал в ванной комнате во время купания. Период Либераче [17]  Владзи Валентино Либераче (1919–1987) – известный американский пианист, певец и шоумен. весьма меня порадовал: вы не жили, если не видели ирландского волкодава, разгуливающего по двору в пиджаке из золотой парчи со стразами.

‹Чингисхан обожал чай и молоко яков. В его времена еще не знали, что такое кофе›.

‹Тогда можно мне чашечку чая?›

‹Конечно. Я его остужу после того, как он заварится, чтобы ты не обжег язык›.

После того как я убрал со стола, а Оберон-хан насладился чаем, пришла пора превратиться в мишень.

Я вышел босиком во двор, предварительно велев Оберону «активировать» режим охраны, и занялся поливкой огорода. При этом я, как всегда, разговаривал с растениями и подбадривал их (разнообразные лечебные травы и специи росли в деревянных ящиках, прикрепленных к забору). Еще я вскопал грядки с овощами и навалил в сторонке немного свежей земли, чтобы Оберон мог всласть поваляться на ней.

Занимаясь рутинными делами, я использовал связь с природной стихией, чтобы проверить заклинания на прочность. Сосредоточившись на магии, струящейся в татуировках, я искал не только колдовские бреши в заклятиях, но и любые мелочи, на которые следовало обратить внимание. Пока все было тихо.

На ветке акации в соседском дворе сидел кактусовый крапивник и наблюдал за мной. Я притворился, что собираюсь бросить в него камень, и он тотчас улетел. Значит, он был обычной птицей, а не посланником Энгуса.

Поставив лейку возле грядки, я покачал головой.

– Тимьяна никогда не бывает достаточно, – проворчал я, снял с забора ящик и вывернул его содержимое на лужайку.

Сильный запах компоста ударил мне в ноздри, и моему взору предстал длинный узкий предмет, плотно завернутый в промасленную кожу.

– Ничего себе! – с деланым удивлением вскричал я. Оберон узнал мой тон и даже не повернул голову. – Кто-то спрятал в ящике древний волшебный меч! Как глупо!

В этот момент я почувствовал себя наиболее уязвимым, поскольку даже я сам не мог использовать Фрагарах по его прямому назначению. Три заклинания и особая защита работали на полную катушку.

Заклинания наложил я сам, причем постарался на славу.

Тут надо сделать небольшое отступление. Используя магию, мы, друиды, связываем или, наоборот, разъединяем стихийные элементы. Когда я меняю обличье, я сплетаю свой дух с обликом конкретного животного. Призыв тумана или ветра – тоже своеобразная связь, как и те ситуации, когда я прибегаю к маскировке или позволяю Оберону общаться со мной телепатически. Это возможно, потому что мы объединены с миром природы, мы буквально укоренены в нем. В противном случае у нас бы ничего не получилось.

Каждый день мы ощущаем сотни связей и можем соединить, казалось бы, несопоставимые элементы – поэтому мы и разбираемся в законах магии лучше, чем остальные практики. Наше понимание природы делает нас мастерами своего дела: мы можем приготовить отличное лекарство, сильнейший яд и отменный коктейль. Мы способны бежать часами, не испытывая усталости, и быстро излечиваемся практически от любых недугов. В принципе мы полезные ребята для окружающих. К тому же мы не швыряемся огненными шарами и не взрываем людям головы: такая магия возможна лишь при абсолютно иной картине мира – и при связывании своего духа с исключительно отвратительными сущностями.

Заклинания, наложенные на Фрагарах, были весьма эффективными. Одно удерживало промасленную кожу закрытой. Другое – не выпускало меч из ножен. Третье запечатывало его на территории заднего двора.

Ну а снять их можно было только при помощи капли моей крови и слюны, которые я, разумеется, не склонен раздавать даром.

Но самой лучшей защитой стал колдовской плащ: он окутывал меч, ножны и кожу и полностью скрывал все следы магии. Потрясающая вещь: даже я не почувствовал на мече никаких заклинаний! И хотя Фрагарах являлся одним из самых мощных артефактов в мире и должен был пульсировать энергией фэйри, он мирно лежал передо мной и смахивал на театральный реквизит.

К счастью, плащ скрывал его и от Туата Де Дананн: богиня Флидас не ощутила его присутствия, когда нагрянула ко мне в гости.

Признаюсь, что создание колдовского плаща намного превосходило мои возможности: подобные заклинания друидам недоступны. Симпатичная местная ведьма сплела его для меня, а я в благодарность полетел в Сан-Франциско, взял напрокат машину, доехал до округа Мендосино, превратился в морскую выдру и нырнул в Тихий океан. В конце концов, я сумел достать со дна морского старинное золотое ожерелье с крупными рубинами. Сокровище было зажато в руке скелета, припорошенного песком (точными координатами его местоположения меня снабдила та самая ведьма).

Моя знакомая была невероятно довольна, когда получила подарок, но даже спустя два тысячелетия владения магическими знаниями я так и не понял, для чего ей понадобилось ожерелье. Вот такие они, женщины.

Завершающим аккордом нашей сделки стала одна важная деталь: магия плаща рассеивается только в том случае, если я проливаю на него максимальное количество слез. Должен признаться, что вызвать их по желанию для меня было практически невозможно, пока я не посмотрел «Поле его мечты». Когда Кевин Костнер в конце фильма спрашивает у отца, хочет ли тот побросать мяч, я полностью теряю над собой контроль. По-моему, любой, с кем этого не происходит, либо смотрит кино в смешанной компании и сдерживает себя, либо судьба благословила его необычно отзывчивым отцом. Я же начинаю заливаться слезами, совсем как девчонка, которую бросил парень, всякий раз, когда вижу эту сцену – или даже если прокручиваю ее в голове. Мой батюшка никогда не стал бы играть со мной в мяч – и не важно, что он умер две тысячи лет назад и тогда бейсбол еще не изобрели. Его представления о правильном воспитании заключались в том, чтобы швырнуть своего сына в яму со смолой с целью преподать ему урок, хотя я так и не понял какой – разве что убрать с глаз как можно дальше.

Поэтому, когда появляется причина, по которой я считаю необходимым снять магический покров, я думаю про «Поле его мечты», и слезы начинают струиться по моим щекам, точно горные реки по склонам.