Павел Кошовец - Это не наша война [СИ]

— Ещё чего! — взвился пронзительный голос. — Воровать — воровал, убивать — убивал, охранял, грабил, лечил, но никогда — слышите? — никогда не занимался благотворительностью!

Наступила пауза, все переваривали услышанное, пытаясь понять, что так задело гоблина. И это вместо того, чтобы «переваривать» кусок мяса!

Агробарцы поморщились и, оседлав лошадей, отъехали в сторону.

— М-да, — хмыкнул гном, соскакивая на землю. — С кем приходится иметь дело… — покачал головой, сокрушаясь.

— А ты вообще молчи, землеройка! — Худук нашёл подходящую мишень. — Будешь руду на мои уши вешать, выброшу втихаря всё это барахло…

Ностромо бросил на гоблина чересчур спокойный красноречивый взгляд, и тот осёкся. Повозка тронулась с места, увлекаемая эльфом, который вёл под уздцы Мыша. РоГичи с гвардейцем пристроились сзади. Тролль поспешно спрыгнул с борта, запихнул съедобную массу целиком в рот и в несколько шагов нагнал гнома.

— Худук, где же твоё хвалёное гостеприимство? — раздался насмешливый голос Ройчи.

— Чего? — на мгновение копошение прекратилось — гоблин пытался оссмыслить очередное оскорбление. На свет явилась яростная взлохмаченная голова, уши аж дрожали от негодования. — Человек, ты ведь знаешь, — голос опустился до басов, — что такое гоблинское гостеприимство?!

Зловещая тишина была ему ответом; даже птицы перестали петь в деревьях, утих ветер, замерло солнце в зените — передохнуть, а заодно послушать, о чём говорят там, внизу, даже старающийся быть невозмутимым РоГичи вытянул шею.

— Это чистая капля совершенного яда, заставляющего умирать мучительно и бесконечно долго, в еде, приготовленной со всей душой. Это бархатные усики — словно тополиный пух — и прихотливый причудливый окрас смертельно-опасной сороконожки Павлиний глаз в мягкой постели со взбитой периной и абсолютно чистым постельным бельём. Это болотный гад — кровопийца, безумно голодный и злой от беспардонной смены среды, терпеливо дожидающийся жертву в отхожем месте. Это пыльца редкого горного растения — семицветка, известного удивительным ароматом, соприкосновение спор которого с водой — при умывании например — вызывает немилосердный зуд, вследствие которого слазит кожа, либо остаются язвы на всю жизнь…

— Ха-ха-ха! — Ройчи откинулся назад и хохотал так долго и так заразительно, что даже хмурый эльф, недовольно обернувшись вначале, улыбнулся. — Худ, ну ты даёшь! Ну, и рожа у тебя была! — левой ладонью вытер выступившие слёзы. — Ну, ты и сказочник! На ночь тебя можно заказать?.. Разве можно так над раненным издеваться?

Гоблин покрутил бровями, а потом не выдержал и хихикнул. Контраст с предыдущим образом был полнейший.

— Что тебе не нравится, человек? Ты хуже даже вечно недовольного дракона!

— Тебе бы в актёры податься. Комедийные…

— А ты думал! На этот раз тебе не удастся задеть меня — к творческим профессиям я питаю слабость. Ты ведь знаешь… — и они заржали какой-то им известной шутке. — Нос, мы тебе рассказы…

— Миллион раз, — правую сторону лица, видимую с повозки, прорезала морщинка смеха. — Как ты по пьяни чуть не уехал с бродячей труппой, но очнувшийся внезапно, упившийся до дракона хозяин вдруг отождествил тебя с ним и пытался святой водой и огромным бронзовым крестом изгнать… Да, при этом он был голый по пояс — снизу, а происходило это на площади, где они и давали накануне представление…

— Повезло ему, что я был тоже… изрядно пьян, — довольно пробурчал Худук.

— Слышь, Худ, ты ещё забыл упомянуть «терпимые», не смертельные правила гостеприимства. Такие как: плевок в суп, кошачье дерьмо в сапоге, заноза в скамье, крылышки тараканов в сметане…

— О-хо-хо! Хра-хра-хра!

— …хотя последнее, скорее всего — деликатес.

Тут уже грохнули все; даже Рохля попытался изобразить необъятного филина.

— Так я не понял, — раздался неуверенный голос, хозяином которого оказался Улфео, — все эти штучки насчёт ядов — брехня?

Смех распространился по новой.

— Конечно, нет, — с полной серьёзностью ответил Ройчи.

— Улфео, перестань, пожалуйста, — на этот раз слабый голос донёсся из повозки, и по уверенным интонациям можно было узнать маркиза. — Я помру либо оттого, что развалюсь на части, либо от смеха, что в принципе, результат не меняет, но во втором случае, с идиотской улыбкой на губах.

— Как вы себя чувствуете, Ваша светлость? — заполнил Ройчи неожиданно возникшую паузу (попутчики прятали ухмылки и сдерживали смешки).

— Паршиво… Пожалуй, хуже было только после попойки после совершеннолетия Лидии… Ух мы тогда и дали… — мечтательно протянул. — Дворец дрожал… А Панорик на следующее утро устроил смотр… Вот это был позор! С опухшими лицами, мятой форме… Напротив ухмыляющийся Элий, устроивший разнос о «недопустимом поведении», — процитировал, — Панорик, наш капитан, красный, как рак, РоВенци и Лидия со своими… подружками. Что самое обидное, девчонки, с которыми накануне попивали — румяненькие, чистенькие, свеженькие, как огурчики — так бы и захрустел…

РоГичи смущённо кашлянул в кулак — но так, довольно громко. Да и остальные как-то невнятно захихикали — всё-таки речь шла о лицах королевской крови. Они конечно да, тоже люди, и сопли у них бывают и отхожее место посещают. Да положение у них такое, что по лестничке поближе к небу будут. Потому и насморк лечит не суровая бабка затрещинами, а заморский франт — сонетами. А в сортир ходят исключительно фиалками. Так-то!

РоПеруши уже понял по неловкому молчанию и отчаянному бренчанию сбруей капитана, что его занесло куда-то не в сторону. Ройчи подозрительно обернулся на гоблина — с того сталось бы подсунуть благородному такое зелье: заживляющее, но с незначительным побочным эфектом — болтливостью. Но Худук скорчил рожу и закатил глаза — мол, ох уж эти аристократы — и попойки у них знатные и яйца дубовые — не каждым сапогом и пробьёшь.

— Да… — постарался подвести черту маркиз сказанному раннее. — Стояли мы тогда, гвардейцы, на страже внутренних покоев, желание было одно на выбор: либо кружка пива, либо — смерть. Причём смерть не очень-то благородная: или от головной боли, или от позора. А во всём виновата Лидия…

Повозка неимоверно тряслась и с трудом проходила по узкой тропке, пришлось снять навес, а в некоторых местах Рохле довелось помогать Кышу и Мышу, терпеливо продирающимся вперёд. Эльф заводил их всё глубже в чащу.

Колонна растянулась, и реальным слушателем баек благородного остался Худук. Так что, какими страшными тайнами королевства Агробар поделился светлый РоПеруши с подозрительным гоблином, осталось неизвестно, ибо когда спустя минут сорок выехали на относительно просторную полянку, маркиз посапывал, совершенно не по благородному подложив руки под щёку. Зато очнулся Мегир, бледный, с болезненно блестящими глазами.