Александр Лондон - Дикие. Лунный Отряд

На каменной плите банка Старый Босс Черепаха нашептывал указания своему приспешнику-дикобразу.

Церковные мыши в белых сутанах обступили большую тачку, на которую сложили сундуки и мешки с зернами и орехами, кусочки твердого сыра и свое самое ценное имущество – печатный станок. Церковные мыши были летописцами Вывихнутого переулка, гордыми хранителями всякого печатного слова. Несколько мышей помладше лавировали в толпе, раздавая листовки с изложением мышиного учения.

Поссум Ансель и барсук Отис старательно отвлекали приезжего лесного сурка от карманников, шулеров и темных личностей с шустрыми лапами, шнырявших в толпе. А заодно и с Шельм не спускали глаз.

Все торговцы в переулке платили Шельмам «охранные зерна», что, по сути, означало передачу банде некоторого количества честно заработанных зерен и орехов, дабы та же банда не разнесла их лавки в щепки. Шельмы – что-то вроде блюстителей закона в переулке, но если им однажды не понравится форма вашей морды или блеск в глазах, они вколотят вас в грязь за любой чих и никто их не остановит.

Они отнюдь не походили на тех, кто обычно охраняет праздники, но Вывихнутый переулок и сам был ни на что не похожим местом. Кит пришел к мысли, что существуй Лунный Отряд по-прежнему, никакие Шельмы им для защиты не понадобились бы. Им и так ничего бы не угрожало.

Пока Кит предавался мечтам о героическом прошлом, Шин и Флинн, затейливо раскланиваясь, сошли со сцены и в круг светляков не торопясь вышел жуткий серо-бурый Койот.

На шее у него висела сделанная из консервной банки гитара, а за спиной выстроилось трио выдр в темных очках. У одного на шее висела дуделка из расчески, у другого ударная установка, сделанная из кастрюли, ведра и бутылки. Третий держал старый кувшин, чтобы выдувать сочные басовые ноты.

– Мои мохнатые и пернатые друзья, – начал Койот глубоким и звучным голосом, словно заговорил западный ветер. – И чешуйчатые тоже. – Он изящно поклонился банковским лягушкам и ящерицам. – Играть сегодня для вас – большое удовольствие. Я прибыл из самых Воющих Земель, чтобы развлечь вас песней, которую пел во дворцах ястребов и в роскошных берлогах медвежьего совета. Я пел ее в общинах колибри и на вороньих ярмарках! Я пел ее равно великим и малым, богатым зернами и тем, чье единственное достояние – любовь в их сердцах, и теперь счастлив спеть ее вам на вашем Празднике Первой Пороши.

– Ты веришь этому парню? – закатила глаза Эйни. – Он елейнее церковной мыши в день подаяния.

Кит откашлялся, но не согласился с Эйни. Ему Койот казался завораживающим. Вот с таким бы существом поговорить! За такого зверя он бы получил дополнительные баллы. Другие тоже начали обращать внимание на Койота.

Большой зверь мерил шагами сцену, перемещаясь из света в тень и обратно, мех его переливался на могучих мышцах плеч и ног. Казалось, сам воздух расступался, пропуская его.

Поссум Ансель и барсук Отис перестали болтать с лесным сурком, а Энрике Галло вертел головой, пытаясь получше разглядеть артиста крохотными петушиными глазками. Яркая птица рядом с ним взъерошила перья в попытке снова привлечь его внимание, но тщетно. Она сдалась и тоже уставилась на Койота.

Даже Старый Босс перестал просматривать списки тех, кто поместил свои зерна на зиму в банк, и высунул голову из панциря посмотреть, а ведь Койот еще даже петь не начал.

Похоже, одна Эйни оказалась невосприимчива к чарам артиста. Она была из тех крыс, на кого нелегко произвести впечатление.

Вдобавок койоты славились поеданием изрядного количества крыс, о чем она шепотом попыталась сообщить Киту, но тот зашикал на нее, когда Койот взял гитару в лапы и приготовился играть.

– «Изрядное» означает «примечательное по размеру», – пояснила Эйни.

– Ш-ш-ш, – перебил ее Кит. – Я никогда раньше не видел койота. Хочу послушать, как он поет.

Койот взял первый аккорд.

Новехонькие струны отозвались дребезжащим и хриплым звуком – не музыкальная нота, а голос самого города. Затем Койот взвыл – пронзительно, дико, совершенно нецивилизованно:

– Оу-у-у-о-о-о-о-о-о!

То был голос мира за пределами города, голос Большого Неба и Воющих Земель.

Слушатели замерли в тишине, последовавшей за этим воем, а Койот обвел взглядом аудиторию, улыбаясь во все свои острые зубы:

– Поехали, парни! Раз, два, раз-два-три-четыре…

И тут команда ожила. Один задудел, второй начал дуть в кувшин, третий забарабанил, Койот забренчал по струнам, и все четверо загудели.

Это была катастрофа.

Кит слыхал, как страдающий желудочным гриппом гусь выдавал более красивые ноты. Слыхал, как более музыкально скреблись под землей кроты. А когда Койот запел, показалось, будто утка подавилась сосновой шишкой.

Выдры пустились в беспорядочную импровизацию, кто во что горазд. Пока они играли, Койот плясал по сцене, дрыгая конечностями туда-сюда, запрокидывая голову в вое, а затем встал на задние лапы и заскакал. Никому еще не доводилось видеть такого звериного танца, и понятно почему. Больше всего он напоминал тяжелый случай пенной лихорадки.

– Оу-оу-оу-у-у-у-у-у-у! – завывал Койот.

– По-моему, ни один из них понятия не имеет, как играть на своем инструменте, – сказал Кит.

– По-моему, они вовсе не рок-группа, – отозвалась Эйни.

У Кита шерсть встала дыбом. Некоторые животные умеют чувствовать надвигающуюся грозу или что корабль в море вот-вот потонет. Кит, как и любой сирота, проживший достаточно долго, чтоб отрастить усы, обладал способностью чуять беду до того, как она укусит.

– Кит, смотри. – Эйни вертела головой, оглядывая толпу.

Из сумерек просачивалось все больше выдр в темных очках и скапливалось по краям толпы, окружая ее со всех сторон. И в лапах они держали не музыкальные инструменты, а оружие: дубинки, пилы, крепкие ветки и пращи.

– Надо отсюда выбираться, – сказала другу Эйни.

– Дядя Рик, – подергал Кит за шерсть старшего енота.

– Ш-ш, – отмахнулся тот. – Я смотрю представление. Как думаешь, это какой-то традиционный койотий танец или он просто больной?

– Но, дядя Рик, там…

Кита прервали. Толпа дружно заулюлюкала.

– Бу-у! Бу-у! Бу-у! – синхронно заорали все, включая банковских ящериц.

– Не отвлекайтесь от работы! – проворковал Сизый Нед.

Койот вскинул лапы, и команда прекратила играть. Он уселся на авансцене и обвел толпу печально-виноватым взглядом.

– Вам не нравится моя песня? – проскулил он. – Полагаю, мне следовало догадаться, что обитатели Вывихнутого переулка слишком утонченные для моего простого деревенского пения.