Оксана Демченко - Карты четырех царств [СИ]

— Хочешь кофе? Даже я не знаю, долго ли ждать. — Голос у Матиа бархатный. С ней, наверное, всегда соглашаются. Я вот уже почти кивнул, и это мимо сознания, реально мимо! Первый раз в голову мне ударила идиотская мысль: красивым женщинам идут офисные серые платья, которые не отвлекают внимание от лица и фигуры. А тут ничего не отвлекает, ни-че-го… разве украшение на левой руке. «Браслет в форме змейки». Где я читал такое? Не помню. Черт, я уже улыбаюсь ей и киваю, я слушаю… просто слушаю голос. — Всё зависит от случайных людей, как обычно, впрочем. Ну что, кофе?

— Нет, спасибо.

Матиа стоит в дверях, смотрит так, вроде бы ждет чего-то. Глаза у неё… всё знаю, а прямо теперь я тупее полиции: нет подозрений, охотно верю в совпадения. И, доживи я до вечера, проводил бы её домой, строго до двери. Чтобы шестнадцатый говнюк не прилип и не испортил ей настроение. Досадно, что самым милым женщинам доводится знать больше всего о скотстве и жадности.

Всё еще стоит в дверях, но теперь смотрит мимо меня, на дверь-обманку. Ждет. Так и хочется сказать: там тупик! Хотя она знает лучше меня.

Нервы, определённо. Тупиковая дверь открывается — и я задыхаюсь. Так недолго завалить простейшие тесты на стресс-реакции. Ну, тупик оказался фальшивым, что с того? А то: за дверью туманный вечер, пахнет он до чертиков незнакомо и сладко, и ветер… это что, можно подделать? И гостья шагает к нам из вечера… это что, можно сыграть?

Женщине лет тридцать, стройная, рост чуть ниже среднего, лицо овальное, кожа… не хочу фиксировать, и зачем бы? У неё глаза — лучистые. Одета, как в старых фильмах про деревню, но ей идет: кофта с вышивкой, длинная юбка, башмачки. На локте корзинка.

— Матиа, лапушка, а я травок собрала, как обещала, едва месяц народился.

Определенно, это тест. Месяц убывает третью ночь, что я, не знаю? И со словесным портретом полный провал. Глаза видят гостью молодой, но внутри я ни за что не дам ей менее сорока: мысленно первым словом охарактеризовал её — «матушка». Неуместно. Непрофессионально.

Гостья оглянулась… Очень теплая улыбка. Чёрт, я опять не дышу.

— Ворон у тебя на плече, малыш. Оно бы и не плохо, люди-то все разные, — задумчиво выговорила эта… матушка, и сердце у меня защемило. Нервы! Делаю усилие, выравниваю дыхание: — Но ты уж остерегись, деточка, ворон — птица тёмная и своевольная. А ну, глаза выклюет? Или хуже, сердце? Знаешь, сколь много по миру бродит их, безглазых да бессердечных?

Оказывается, я вскочил с дивана и столбом торчу возле тупиковой двери. Оказывается, я не могу пошевельнуться. Она гладит меня по щеке. Если бы я знал родную мать, я бы хотел именно это помнить — прикосновение, взгляд и голос… но минуту назад я сам своего желания не ведал!

Гостья отдала корзинку Матиа, отвернулась и шагнула за дверь. Всё, отрезало туман, ветер и прочее — тепло солнца, шум листвы, лунные блики в озере.

— А ты везучий, — Матиа умеет улыбаться! В деле штук двадцать её свежих фото, сделанных наружкой, и ни одной улыбки. — Матушка за год всего лишь второй раз заходит.

— Ага. Везучий.

Всё, я сломался, согласен на кофе, еще немного — и сам попрошу. Горло сухое. Ворон. О каком вороне говорила та… матушка? Бреду к дивану, сажусь. Беру журнал и тупо в него смотрю, проверив, чтоб текст не кверху ногами.

Ба-бах! Опять тупиковая дверь.

Нет, второй раз трюк не прокатит… даже если там теперь ночь и гроза? На пороге сразу натекла лужа, мокрые листья порывом доволокло аж до моего ботинка. Чую соленый морской ветер! Так, новый гость подпирает спиной спешно закрытую дверь. Откинул капюшон. Пацан лет десяти, жилистый на редкость. Вдобавок на рожу слащаво-миленький. И взгляд у него… шустрый: мой локоть сам, непроизвольно, фиксирует бумажник в кармане.

— Передай деду, чтоб не опаздывал, а то… а то мама в гневе страшнее дракона.

Пропищал, накрылся капюшоном, рванул дверь и нырнул в грозу… хотя нет: там уже нет грозы, там пустыня. Ни разу не видел, чтобы так роскошно имитировали смену условий.

— Не беспокоит? — Матиа принесла кофе и без моей просьбы.

— Спасибо.

Я помню, как шевельнулась в душе профессиональная зависть — тогда, при первом прочтении её дела. Эта Матиа чисто отработала свою главную мишень, и всего через четыре года после того, как её раздавило в жерновах лжи и подлости. А я вот застрял…

Кстати: Матиа, того и гляди, запрыгает от радости. Глаза сияют, она не хочет уходить, ей надо поговорить хоть с кем. Даже я сгодился, чужак-чужаком. Присела на подлокотник свободного кресла, часто оборачивается и поглядывает на корзинку с травами, оставленную в соседней комнате, на столе, поверх деловых бумаг. Ну и местечко! Да тут всем причитается крутейшая премия за актерское мастерство. Я давно не наивен, фальшь читаю, но сейчас в радость Матиа верю, как… как восторженный идиот.

Шаги. Надо же, всего лишь на лестничной площадке. А я заранее смотрю на тупиковую дверь. Меня выдрессировали? Я, как теперь понятно, поддаюсь дрессировке чудесами. Хуже: я хочу жить дольше, чем до вечера, я хочу опять повидать ту… матушку.

Нет, уже прошло. Вижу вошедшего, опознаю и тихо радуюсь. Его имя давно не имеет значения. Его прозвище — Смерть. Он, это достоверно известно, правая рука моей «мишени». Сколько по нему числится летальных эпизодов, не знаю. Его полноценное досье вне моего уровня допуска, что означает наверняка: эпизодов много больше, чем у меня, даже с учетом тех двух контрактов на юге.

— Уже здесь, — глаза у Смерти добрые, кроткие. Улыбается он достоверно, прямо рад и опекает, и предвкушает… — Сейчас созвонюсь, и сразу отправляемся.

— Эй, ты что… правда? — Матиа побледнела, подбежала, дернула Смерть за рукав. — Эй, не дури. Я по глазам вижу…

— Это решение принято.

Набрал номер, помолчал в трубку. Жестом велел мне снять куртку. Ожидаемо, но мало. Полный обыск — собственно, вот что было бы логично.

— Там жарко.

Сообщил зачем-то мне вводную по погоде. Отвернулся и пошел к тупиковой двери. Продвинутый у них природно-погодный имитатор. Наверное, мы в северо-западном пригороде. По времени в пути сходится, и как раз там заброшенная территория «Объекта пять»: ангары гигантские — хоть Луну в них имитируй. Еще там опытная атомная станция. Официально она, конечно, демонтирована. Официально у нас и полиция неподкупна, и я два года уже работаю руководителем отдела оптовых продаж, с окладом и соцпакетом. А этот вот Смерть официально — отошедший от дел кризисный управленец, владеющий небольшим аэроклубом и дюжиной баров, очень модных и совершенно легальных. Вегетарианец, меценат, спортсмен… официально.

Смерть стоит у двери, положив ладонь на ручку, смотрится это — символично. Но с эффектами перебор, я не способен долго удивляться. Так: Смерть кивает, поворачивает ручку… и шагает в раскалённо-белый полдень с выжженными дотла тенями.