Оксана Демченко - Карты четырех царств [СИ]

Девица изучила редеющую толпу, усмехнулась иначе — хищно и деловито. Поправила свой потрепанный плащ и подмигнула тощему собирателю ставок. Поманила его пальчиком, стащив с легкой руки шерстяную перчатку — сельскую, столичные-то нобы обычно выбирают кожу тонкой выделки или кружево.

— Так это вы, — мученически улыбнулся тот, кто не глядя принял сома золотом и еще держал его, еще гладил жирно блестящий монетами бок плетенки. — Прощения прошу… не признал. Значит… гм… богатой будете.

— Меня вроде никто и не обязан признавать, — девушка потупилась и порозовела еще гуще. — И отчего вы так уверены, что я буду богатой? Деньги мне без пользы, — взгляд сделался цепким. — Учтите до медяка мой выигрыш и проследите, чтобы башня была починена, дозор из двух человек оплачен на год вперед, — черные глаза на миг раскрылись полностью, полыхнули. Голос девушки сделался металлически звонким: — И чтобы ни одна мелкая пакость впредь не могла влезть на крышу дозорной башни, сбежав в ночь от своей встревоженной матушки!

Девушка метнулась к берегу. Сердито щелкнула пальцами левой руки, поднятой высоко над головой, в гибком танцевальном движении.

— Плыви к маме, утопленник! Я тебя чую, и, если мне придется нырнуть и ловить за шкирку, даже добрый батюшка тебе не поможет.

Рука опустилась, пальцы сложились в указующий жест и нацелились на кряжистый топляк у основания башни. И-за дубового корневища немедленно показалась чумазая пацанская рожица… По улыбке до ушей ясно: угрозы пропали впустую.

— Видела? Ты видела? Я летел! Как во сне. Ты теперь веришь? — заверещал «утопленник».

— Чьё поле? — негромко спросила девушка, оказавшаяся мамой возмутителя спокойствия.

— Наше, — торговка пирожками на всякий случай поклонилась. Подумала и добавила: — ваша милость… нобская ноба.

— Топляки тоже ваши, получается, — прикинула «нобская ноба». Она уже отвернулась от реки и, не повышая голоса, продолжила, — скажите сыну, куда их надлежит вытащить и сложить. Проследите, чтобы он довел дубины до состояния деловой древесины. Будьте с ним строги! Сделайте такое одолжение, ведь крайне важно занять его, пока бездельник не облюбовал для полетов башню повыше.

— Мама, — «бездельник» с плеском вырвался из воды и затанцевал на топляке, непрестанно ныряющем и крутящемся… — Мама, за что? То есть… Мам, ну мы же в гости! Ну мы же… Я дяде Сэну пожалуюсь на тебя! И матушке Уле! И даже Лофру! И…

От перечисления имен остатки толпы стремительно таяли. Торговка подхватила в охапку короб с пирожками и глядела на тоненькую нобу круглыми от ужаса глазами, и никак не могла угадать её имя, но понимала: оно уж точно самое-самое страшное на всю столицу!

Соломенная шляпа тем временем оказалась снова надвинута низко на лоб, темный запылённый плащ поправлен. Ноба подмигнула неприметному человеку, что собирал ставки — и он, как подкошенный, сел у стены, сгорбился.

— Дикая с городе, — едва слышно шептал мошенник, обыкновенно такой ловкий в облапошивании простаков. — Пропал я… да кто же знал? Да вроде и слуха не было, и время не её… Придется башню чинить.

— Придется, — согласилась «дикая», и крикнула, уже отворачиваясь и направляясь к воротам. — Ты слышал? Пока топляки не приведешь в годный вот для этой милой женщины вид, в город ни ногой! Ты знаешь меня, проверю.

Пацан взвыл от возмущения, ещё немного попрыгал на топляке, теряя интерес к игре — он уже наловчился предсказывать всякий поворот скользкой разлапистой древесной туши. Поэтому непотопляемый ребенок додумался усложнить задачу и запрыгал с топляка на топляк, выбирая для опоры самые тонкие ветки.

Торговка глядела вслед нобе, пока та не пропала за воротами. Между тем, пацан выбрался на берег и встряхнулся по-собачьи, разбрызгивая со светлеющих волос сырость…

— Уф, повезло, даже не сказала, что я хуже папы, — пацан умильно улыбнулся торговке и потянул пирожок из её короба. — Можно? Ум-м, с яйцом и зеленью, мои любимые. Куда топляки перегнать? Топор дадите или в воровской слободе умыкнуть на время? И… вы ведь кормите работников?

Пацан заглотил прыжок в два укуса и добыл новый, хотя торговка вроде бы плотно захлопнула крышку короба.

— С мясом, мои любимые! А можно у вас ткани добыть, и покрепче? Я заплачу. Мне на новые крылья.

— Матушка ваша осерчает, — укорила торговка и заулыбалась, когда пацан ссыпал ей в ладонь горсть серебрушек — за пирожки.

— Дурак я что ли, с городской часовой башни сигать на мостовую, не опробовав крылья над рекой? Вы же видели, мама не рассердилась… почти, — парнишка поёжился и опасливо глянул на ворота города. — А давайте я понесу короб? Тяжелый, небось.

— С таким-то носильщиком он вмиг облегчится, — наблюдая за уничтожением пятого пирожка (с сыром, мой любимый!), торговка отпустила лямки. — А, неси. И чего я сюда с пирожками-то сунулась? Говорила старая Огва, великого ума женщина, всему селу опора: не ходи, там сперва за место мзду стребуют, а после обманут. Так и вышло… Только от твоей матушки и получилась польза селу. Великая польза. Топляки! Уж мы и не знали, как к ним подступиться. Неужто вытащишь? Ты что, алой крови? Прямо истинный ноб, хоть и мелкой покуда?

— Вроде того, — шаря по дну короба, облизнулся пацан. — Я прожорливый работник по имени Дар, тетушка. Я не исчезну, покуда не сложу топляки, куда велите.

— Хэш Дар, мой поденный работник, и даже без оплаты? Вот потеха-то! — торговка свойски толкнула работника локтем.

— Наоборот, я сначала Дар, а после хэш… если, конечно, при моем поведении мне полагается наследство, — подражая маминому смущению и моргая линялыми ресницами, пацан растер щеки, не желающие краснеть в ложном смущении. — Дар хэш Боув. Я должен быстро сложить топляки, тетушка, иначе опоздаю на именины своего названого брата Ульо. Он мелкий, вот такой. Но драчливый, и про мои сны о полетах охотно слушает… хотя и засыпает на середине рассказа. А я ночами летаю, всегда!

Дар вспрыгнул на перила моста. Внизу бурлило главное течение реки, но это не беспокоило юного ноба. Зато сердобольная торговка побледнела, глядя, как Дар танцующей походкой, подпрыгивая и подбрасывая короб над головой, прошелся туда-сюда по перилам. Спрыгнул, вскочил обратно и зашагал рядом со спутницей, заинтересованно поглядывая вниз, на пенные водовороты. При этом Дар вещал во весь голос о своих снах. Мол, ночами у него дух захватывает от полета, и крылья настоящие, с кровавой оторочкой и ядовитыми шипами. Посему наяву он просто обязан выкроить похожие и прыгнуть с башни в реку…

— Дар хэш Боув, это что получается? Это же сын ночного канцлера и… той, из леса, — белыми губами шепнула торговка, не смея поверить в то, что имя настолько страшное. Женщина прикрыла глаза, помолчала… и вдруг улыбнулась. — Тогда все топляки тащи на пригорок! И клади ровнехонько, на настил, значит… Да, обязательно сучья обруби. А правда ли, что батюшка твой невесть куда на юг отбыл и саблю не взял в дорогу? Говорят, умом тронулся и лекарем себя возомнил, хотя покуда лишь от головной боли лечил… раз и навсегда.