Владислав Верницкий - Сын Химеры. Гнев богов (СИ)

– Прохор! Вставай! Ты ведь нам ещё нужен! Ну, проснись же ты, отче! – со слезой на щеке кричит во всю глотку Керсан.

– Он мёртв! Единственное, что мы можем теперь для него сделать, так это проводить в млечный путь! Да и коня туда же! – глянув на мёртвую тушу своей лошади, князь произнёс это с грустью в голосе.

Думаю, ты прав! Это единственное, что мы можем сделать для него в царстве пустоты и изнурительной жары! – согласился воин.

– Хороший был мужик! С душой! Не побоялся опасного пути с нами!

– Да, Иван! Ведь из общего пайка хлебом солью делился! Дык, не сбежишь от того, что на роду написано! – начав выкапывать саблей яму, поддержал путника Керсан.

– Всё! Не угостит он нас боле домашним вином! Не встретит с улыбкой на устах! Не обнимет в тёплых объятиях! Вместо того будет покоиться на чужой земле! Заровняется с годами его постелюшка! Лишь память светлая о нём и останется в народе! Токмо Маре ведомо, когда и наш с тобою путь приведёт в начало веков! – теперь князь начал сокрушаться над мёртвым телом, забрав эстафету настроения у размышляющего воина.

– Хватит кручиниться, князюшка! Помоги лучше землю рыть, а то одной саблей я так долго буду ковырять! – попытался успокоить побратима Керсан Зорген.

– Хорошо! Иду! – встав с колен, князь взял ятаган и начал ковырять неприступную глину. – Ты хоть по жене скучаешь?! Может и правда лучше вернуться назад?!

– Назад?! Я тебя не понимаю, княже! Поперва ты ведёшь нас через Тьму-таракань, преодолел возможные испытания и потерял товарища?! Ну, уж нет! Так дело не пойдёт! Нам осталось идти от силы вёрст семь всего, а ты предлагаешь сдаться на финише – перед своей волей?! Там, в тумане, я встретился с исполнителем всех наших бед! Колдун успел поведать мне об имени того человека, который изначально был против нашего похода! Сказать или сам догадаешься?! – разошёлся воин.

– Кто-то из твоих женщин? – предположил князь.

– Ну, они могли бы подвергнуть возлюбленного смертельной опасности, но не стали, боясь потерять навсегда! Сия персона Василия Дмитриевича! Ему выгодно наше поражение перед ханом в походе, тем самым надеясь отсидеться в глухих стенах терема!

– И что это может значить с его стороны?! Уж не верится мне, чтоб так заботился, дабы мы не вся Русь-матушка?!

– Думается мне, братушка, у нашего князюшки Мускомского ужо имеется кандидатура на единодержавца! Предчувствую новость сию, как только окажемся в стенах детинца оного!

– Ну, боярин! Коли чутьё охотника имеется, то посему так и будет! – покачал головой князь Пронский. – Вот! Возвернёмся в Мусковию! Глядь сии слова твои и подтвердятся, боярин!

– Слышишь? Голоса слышишь? – перебил князя воин.

– Слышится что-то, да токмо разобрать не смею! На лай собак похоже!

– Дык, откель тут собакам взяться, княже! Голову на отсечение положу, что тати идут! Судя по голосам не менее десятка! – прищурился Зорген.

– Коли дозор, то отобьёмся, а может и войско лагерь разбило – будем гостить в кандалах!

– Левее березняк растёт! Оттуда и проследим что да как!

– Истину глаголешь! А не заметят ли? – испугался князь, прикрыв губы рукой.

– А мы на цыпочках! Пошли! Заодно переночуем под защитой! – улыбнулся Керсан Зорген своему путнику и конным шагом начал прорываться через заросли влево.

Дойти до долгожданного ночлега так и не удалось. За спинами путников послышалось радостное гиканье и ржание лошадей. Керсан обернулся, оскалив зубы в хитрой улыбке. В его руках блеснуло лезвие верной валирийской стали, сохранившейся после первого приключения по французским горам. Видя приближающуюся пятерку всадников, князь Иван вытянул из ножен саблю, спрыгнул с лошади и побежал навстречу врагу. Керсан одним движением руки развернул вороного, пнул пятками по брюху Викинга и погнал его в галоп, обгоняя князя.

Пять всадников продолжили бег, не снижая лошадиной скорости. Сабля Керсана взметнулась вверх и отсалютовала снизу вверх влево, задев брюхо коня второго татарина. Почувствовав резкую боль, лошадь с диким ржанием повалилась на траву, затерявшись в ее бурьяне. Подоспевший князь немедля бросился на выпавшего из седла татя. Лязг стали отдаётся по всей степи. Третий и четвёртый татары замахнулись ятаганами и рубанули воздух. Керсан закричал. То ли ярость обуяла в тело в холодных тисках, а может и внезапно раскрытая рана отдаёт в боку. Сабля воина мягко проехалась аккурат по горлу четвёртого врага. Значит попал-таки третий тать. Ещё бы немного и сердце было пробито на сквозь. Керсан обернулся и безнадёжным взглядом посмотрел за тылом князя.

– Умри, червь! Теперь Всевышняя Мара тебе будет царицей! Х-ха! – прокричал князь Пронский, насквозь пронзая саблей грудь своему врагу.

Сзади князя на поле битвы вернулся первый тать. Керсан с силой рванул повод и погнал Викинга в тыл путника. Первый тать снял скрупа гнедого бечёвку, закрученную одним концом в петлю. Верёвка начала парить в умелых руках степняка. Взор в глазах Керсана стал кружить. Копыта лошадей отдаются в висках раненного воина. Обострилось обоняние. Бечёвка легла аккуратно на шею пленника, сдавливая гланды, и резко дёрнулась в бок. Будто в замедленном действии Керсан летит с коня и ударяется позвоночником о проклятую богами землю. Его протащило по земле ещё добрых тридцать метров, после чего лошадь врага, остановилась. Керсану удалось перекатиться на живот, чтобы увидеть происходящее.

– Сдавайся, урус! Куда тебе против нас тягаться! – обратился один из татар к князю, бросившему от безнадёги саблю на землю.

– Да чего с ними ласкаться?! Давайте тут их и оставим на съедение ворону?!

– Нельзя! Пусть хан сам решит, что с пленными делать! Но для начала их надо в чувства привести! Руки вперёд! – одновременно с размышлениями приказал князю третий.

– Вставай, урус! – обратились уже к Керсану.

– Я бы рад, да вы все соки выпили! Так что я лучше полежу немного, а вы так тащите! – огрызнулся воин.

– Он ранен! Давай его подкинем на гнедого да тронемся!

– А ведь лихая сеча была?! – завёл новую тему первый тать, но Керсан эту фразу услышал последней. Висеть вниз головой не составляло отдыха. Сознание воина затуманилось и вовсе погасло.

* * * * *

Солнце только дотянулось до горизонта. Вечно голодные вороны и галки перелетали с одной берёзы на другую – в погоне за лидерством над падалью. Лёгкий морозный апрель загнал в будки, расстеленные заботливыми хозяевами соломой, трусливых дворовых псов. Снегири продолжали в голос заливаться и красоваться оперением на мягких крылышках. Солнечные зайчики играли на сугробах возле оживлённых дворов и покатов крыш покосившихся срубов крестьян. За врата детинца бешеными струями стекали остатки наледи, которые дворня не могла убрать в зимний период.