Мэри Расселл - Птица малая (сборник)

— Мягко говоря, — пробормотал Сандос, отводя глаза в сторону.

На его губах мелькнула улыбка.

— Мягко говоря. Господи, как это ужасно!

Засмеявшись, Джимми обхватил длинными руками голову и сжался в угловатый комок, всем своим видом выражая отчаяние. Затем он развернул конечности, посмотрел на священника и прямо спросил:

— Нет, серьезно — что ты делаешь? То есть я имею в виду: что, по-твоему, делать мне?

Джимми ожидал услышать что-нибудь насчет владения собой, проповедуемого религией «дзен», или про чтение молитв по четкам, и поэтому не сразу понял, когда Эмилио посмотрел ему в глаза и сказал:

— Позаботься о себе сам, Джим.

Сперва — по тому, как это было сказано: с интонацией, которая обычно предваряет прощание, — Джимми подумал, что его выставляют. И лишь через минуту до него дошло.

— О, ну, да. Я так и делаю, но…

— Тогда заботься о себе чаще. До тех пор, пока не поможет.

— А тебе помогает? Я имею в виду, может, спустя какое-то время больше не хочется, а?

Лицо Эмилио стало непроницаемым.

— Джим, даже у священника есть частная жизнь.

Впервые за время их знакомства Джимми почувствовал, что переступил некую черту, и со всей возможной быстротой сдал назад:

— Извини. Правда. Конечно, мне не следовало об этом спрашивать. Господи…

Явно ощущая себя неловко, Сандос вздохнул:

— Полагаю, учитывая обстоятельства… Ладно, отвечая на твой первый вопрос, могу сообщить, что при опросе пятисот человек, давших обет безбрачия, четыреста девяносто восемь из них признались, что мастурбируют.

— А как насчет оставшихся двух?

— Элементарно, Ватсон. Из их ответа можно сделать вывод, что у них не было рук.

Прежде чем Джимми перестал смеяться, Эмилио сухо продолжил:

— Что до твоего второго вопроса, могу лишь сказать, что после двадцати пяти лет воздержания потребность сохраняется.

— Боже! Двадцать пять лет…

— Первая часть твоего восклицания объясняет вторую часть.

Эмилио расчесал пальцами волосы — нервная привычка, от которой никак не мог избавиться. Уронив руки, он положил ладони на колени.

— На самом деле ты в более трудном положении, чем священник или монахиня. Целибат — не то же самое, что воздержание. Это активный выбор, а не просто отсутствие подходящего случая.

Джимми не сказал ничего, поэтому Эмилио продолжал тихим голосом, с серьезностью во взгляде:

— Послушай, я буду с тобой честен. Священники отличаются от всех других своей способностью хранить обет. Это общеизвестно, да? Если священник один раз в месяц тайно посещает женщину, он может растянуть свой самоконтроль до этих пределов, занимаясь сексом даже чаще, чем иные женатые мужчины. И однако для него все еще существует идеал целибата. И с течением времени священник может подходить все ближе и ближе к тому, чтобы слиться со своим целибатом. Это не значит, что мы не чувствуем желания. Это означает, что мы надеемся достичь точки — в духовном смысле, — которая придаст смысл нашим усилиям.

Джимми сидел молча, глядя на серьезное и необычное лицо мужчины напротив него, а когда заговорил, его голос словно бы стал глуше:

— А ты достиг этой точки?

Неожиданно лицо Эмилио оживилось, и он как будто уже собрался что-то сказать. Но затем его пальцы опять расчесали темные волосы, а глаза скользнули в сторону.

— Даже у священников есть частная жизнь, — вот и все, что он произнес.

Этой ночью, уже лежа в своей койке, Джимми вспомнил разговор с Энн, состоявшийся как-то вечером, еще в Пуэрто-Рико.

Он пришел к Эдвардсам на ужин, а Джордж, который, похоже, всегда знает, когда кому-то нужно поговорить с Энн наедине, рано ушел спать. После первого радиосигнала инопланетян прошло три недели, и Джимми был подавлен, потому что все думали, будто он тут напортачил или что Элейн Стефански права и Джимми стал жертвой мистификации или, что еще хуже, он сам все это подстроил. Он до сих пор часто виделся с Софией по работе, а в общении с Эмилио ощущал неловкость, гадая, не любовники ли эти двое. Джимми испытывал муки ревности, но осознавал, что судит поспешно, и был очень обеспокоен этой мешаниной чувств.

Некоторое время он говорил обиняками, но Энн поняла, куда Джимми клонит.

— Нет, не думаю, что между ними что-то есть, — сказала она прямо. — Понимаешь, не то чтобы я этого не одобряла. Если хочешь знать мое мнение, то ему совсем не повредило бы любить ее, а ей — быть любимой.

— Но он священник! — запротестовал Джимми, будто это что-то решало. — Он дал обет!

— О боже, Джимми! Ну почему мы так чертовски суровы к священникам, когда они влюбляются? Разве это преступление? — требовательно спросила она. — Что плохого в любви к женщине? Или даже в простой потребности трахаться время от времени — из-за чего тут поднимать крик?

Джимми онемел. Прямота Энн иной раз шокировала его. Она потянулась за своим бокалом, но лишь покрутила его в пальцах, любуясь отблесками бургундского в слабом свете.

— Джимми, мы все даем клятвы. В желании, чтобы благие порывы всегда оставались неизменными и правдивыми, есть нечто очень красивое, трогательное, благородное, — сказала Энн. — Мы клянемся любить, уважать и лелеять друг друга. И в самом деле верим, что так и будет. Но проходит два года или двадцать лет, и адвокаты начинают переговоры о разделе имущества.

— Ты и Джордж не отказались от своих обещаний.

Энн рассмеялась.

— Позволь сказать тебе кое-что, мой сладкий. Я была замужем по меньшей мере четыре раза, за четырьмя разными мужчинами.

С минуту она наблюдала, как Джимми переваривает это сообщение, затем продолжила:

— У них одно имя — Джордж Эдвардс, но поверь мне: мужчина, который ждет меня внизу, сильно отличается от чистенького мальчика, за которого я выходила замуж. О да, кое в чем Джордж не изменился. Он всегда был забавным, не умел планировать свое время и… ну, остальное не твоего ума дело.

— Но люди меняются, — сказал Джимми тихо.

— Именно. Люди меняются. Культуры меняются. Империи поднимаются и рушатся. Черт. Геология меняется! Каждые десять лет или около того Джордж и я сталкиваемся с фактом, что мы изменились, и нам приходится решать, имеет ли смысл заключать новый брак меж этими двумя новыми людьми. — Энн откинулась в кресле. — Вот почему клятвы — такое мудреное дело. Ничто не остается неизменным навечно. Ладно. Ладно! Попробую сказать иначе.

Она выпрямилась, устремив взгляд на что-то, находящееся вне комнаты, а Джимми осознал, что даже у Энн нет ответов на все вопросы, и это было самое утешительное, но и самое обескураживающее открытие.

— Может, именно из-за того, что лишь немногие из нас способны отказаться от земных радостей во имя абстрактной чистоты, мы высокомерно рассуждаем о безбрачии, высмеивая священника, когда ему не удается следовать своим клятвам неизменно и вечно. — Вздрогнув, Энн откинулась на спинку. — Но, Джимми! Какие неестественные слова. Неизменно и вечно! Джим, это не для людей. Даже камни не бывают неизменными и вечными.