Наталия Московских - Сети Культа

Бенедикт глубоко вздохнул.

— Они все же поехали?

— Да, — кивнул Киллиан, не отрывая глаз от статуи. — В поездке, как рассказывала мне после мать, я и впрямь почти умер. В храм они с отцом вносили уже едва живого ребенка. Уж не знаю, что такое со мной было, но, судя по красочным рассказам вперемешку с хвалениями богам, я понял, что нечто явно паршивое. Родители истово молились за меня у статуи Венселя, упрашивали служителей делать то же самое, проделывали круг за кругом со мной на руках по этому самому залу…

Колер сжал кулак, скрипнув зубами. Он не презирал веру в богов, об этом не могло быть и речи, однако считал глупыми фанатиками людей, полагавшихся в своей жизни исключительно на чудеса и волшебные исцеления. Бенедикт был глубоко убежден, что родителям Киллиана следовало предпринять поездку в Сельбрун, но не для посещения храма, а для поиска хорошего столичного лекаря, который мог бы помочь их ребенку, однако озвучивать этого он не стал.

— Дальнейшей части рассказа… я и сам не знаю, верить, или нет, — с запинкой продолжил Киллиан. — Мать рассказывала, что после очередного круга прошений у всех богов она начала понимать, что это может не сработать…

— Только тогда? — не сдержавшись, хмыкнул Бенедикт. Киллиан бросил на него беглый взгляд, одновременно полный осуждения и разделяющий его скептицизм. Колер тяжело вздохнул, покачав головой, и положил руку на плечо ученика. — Прости. Неуместное замечание, знаю.

— Мы жили в деревне, Бенедикт. В таких дырах, как Талверт, многие люди не знают других способов излечения сложных болезней, кроме взывания к помощи богов. Так или иначе, похоже, этот способ сработал, когда попросил я сам…

На этот раз Колер удивленно округлил глаза и весь обратился во внимание, готовый слушать рассказ подопечного. Харт продолжил.

— Не знаю, как там было на самом деле, мне ведь не было и полугода, когда состоялась эта поездка. Но, если верить рассказу матери, я, секунду назад представлявший собой почти безжизненный сверток на ее руках, вдруг протянул руки к статуе Ниласы и ухватился за нее, что было сил. Сил в теле младенца, сами понимаете, немного, но мать сказала, что она не смогла никак со мной сладить, я мертвой хваткой впился в палец этой статуи и…

Киллиан поджал губы, оборвавшись на полуслове. Бенедикт снисходительно улыбнулся.

— Заплакал? — понял он. Киллиан отвел взгляд, и Бенедикт едва не рассмеялся в голос, осознав, что его ученик стыдится даже своего детского плача, считая это недопустимой слабостью. — О, боги, Киллиан, ты ведь был младенцем! Дети не умеют иначе выражаться…

— Знаю, — коротко отозвался Харт. На то, чтобы собраться с мыслями, ему понадобилось несколько секунд. — В общем, как видите, я все еще стою перед вами, стало быть, способ сработал. Как сказала мне мать, я «позволил нити своей жизни протянуться дальше»… что бы это ни значило. Правда, похоже, боги запросили свою цену. Жизнь за жизнь. Вскоре после нашего возвращения в Талверт мой отец умер: тяжело заболел зимой и не сумел выкарабкаться. А еще чуть позже в тот же год в нашей с матерью жизни появились Оливер и Марвин. Продолжение истории вы знаете.

Бенедикт сочувственно покачал головой.

— Ты винишь себя за смерть отца? Считаешь, что сам накликал ее?

— Нет, — качнул головой Киллиан, а затем нахмурился и исправился. — Не знаю. Мне кажется, моя мать всю жизнь в это верила, хотя логичных причин назвать меня виноватым найти нельзя. Нет, она открыто меня не обвиняла, разумеется. Лишь сетовала на то, что теперь, когда отца не стало, поездки в храм стали невозможны…

Колер поджал губы, понимая, что не может найти подходящих слов, чтобы приободрить ученика. Он понятия не имел, что принято говорить в таких случаях. К тому же, говоря по чести, ему прежде никогда не приходилось сталкиваться с такими случаями. Его жизнь последние двадцать четыре года сплошь состояла из встреч и бесед совершенно другого характера.

— Вы верите в богов, Бенедикт? — с невеселой усмешкой вдруг спросил Киллиан, чем застал наставника врасплох. Бенедикт вздрогнул, непонимающе уставившись на своего ученика.

— Я ошибся, — усмехнулся он. — Пиетета перед богами у тебя, похоже, нет тоже. Подождал бы с этим вопросом хотя бы до трактира…

— Так верите? — качнул головой Киллиан.

Бенедикт тяжело вздохнул и серьезно посмотрел в глаза ученика.

— Сказать по правде, я не знаю, — отозвался он и почувствовал, как с плеч падает тяжелый груз: он впервые в жизни отвечал на этот вопрос честно.

— Вот и я не знаю, — устало сказал Киллиан, вновь переводя глаза на статую Ниласы. Красивая пожилая женщина в лице не изменилась, но молодому человеку явно казалось, будто искусная работа скульптора этого храма смотрит теперь на него с осуждением. Харт поморщился, потерев ноющий лоб, вновь покрывшийся испариной: похоже, самочувствие его вновь начинало ухудшаться. — Мать столько раз рассказывала мне эту историю о том, как я ухватился за руку богини справедливости, что в какой-то момент мне показалось, что и сам я поверил, будто именно воля Ниласы помогла мне тогда выжить. Когда я узнал о том, что мои братья — данталли, когда случился тот треклятый пожар, я, прибыв в Сельбрун, пришел сюда — впервые сам, осознанно. Не знаю уж, что мне хотелось тут найти. Я подошел к этой статуе и хотел вновь протянуть к ней руку, как это делают со своими молитвами тысячи людей на дню, но не смог. Все детство после этой истории хотел сделать это осознанно, а когда получил такую возможность, просто не сумел.

— Отчего же?

— Стыдно, — холодно отозвался молодой человек. — Тогда — было стыдно просить помощи. Сейчас — стыдно… из-за того, кто я .

— Что ты имеешь в виду? — нахмурился Колер.

— Я о Культе, Бенедикт, — серьезно отозвался Киллиан, взглянув на наставника испытующим взглядом. — Когда я изучал литературу о данталли, я наткнулся на одну цитату, которая запала мне в душу на многие годы. «Каждому — по вере его», так она звучала. Работая в Олсаде, я частенько задумывался о том, во что же мы верим. Мы ведь толком не поклоняемся никому из богов, не ищем среди них покровителя, не уповаем на их волю. Посещения Храмов Тринадцати в наши обязанности не входит, мы всегда на первый план выводим работу по отлову данталли, которых, по сути, мним истинными хозяевами Арреды. Понимаете, к чему я клоню? Выходит, что Культ не поклоняется богам нашего мира, он считает их свергнутыми, проигравшими, уступившими место демонам-кукольникам. Выходит, мы на деле поклоняемся именно данталли и именно их возводим в ранг богов, но при этом ловим и уничтожаем их. Убиваем тех, в кого по-настоящему верим. Что же это за вера такая? И как за нее может воздаться после?..