Наталия Московских - Сети Культа

Выслушав ученика, Колер испытующе приподнял бровь и неспешно продолжил шествие по залу храма. Следующей располагалась секция богини удачи и покровительницы первого летнего месяца Реуза Тарт, изображенной юной длинноволосой крылатой девой с синицей на левом плече. Рука ее также простиралась вперед, к тем, кто жаждал прикоснуться к удаче рукой и воззвать к ее покровительству.

Высказать что-то по соображениям Киллиана Бенедикт решил, лишь войдя на территорию богини-покровительницы второго летнего месяца Сагесса и хранительницы домашнего очага Эри, наблюдающей за тем, как бобры — ее священные животные — строят плотину. Колер невольно подумал, что его собственный домашний очаг и его семейную жизнь эта богиня спасти не сумела. Или не пыталась, как знать.

— Что ж, сразу видно, что никто из твоих прошлых наставников особенно не озаботился тем, чтобы обсудить с тобой идеологию, — криво ухмыльнулся Бенедикт. — Карл, похоже, был достаточно впечатлен твоей историей и твоими результатами испытаний, поэтому решил тебя по теории не гонять, а Леону и вовсе не было дела ни до чего, кроме собственного комфорта…. Впрочем, это не так плохо. Тебя бы напичкали всякими высокими философскими премудростями, а на деле ни в чем бы не помогли разобраться.

Харт нахмурился, неспешно следуя за старшим жрецом Кардении по залу храма мимо облаченного в длинную мантию с яркой короной бога солнца Мала и покровителя последнего летнего месяца Солейля — единственного божества, почитаемого в далекой Малагории.

— Мы не считаем данталли богами, — снисходительно покачал головой Бенедикт. — Это, как ты выражаешься, первое. Мы полагаем их теми, кто был в силах свергнуть истинных хозяев Арреды с этих земель. Захватчиками. Демонами. Но не богами.

— Но мы ведь верим, что именно они сейчас стоят у власти на Арреде. Стало быть, мы признаем их господство?

— Когда Культ только формировался, такое поверье существовало. Но сейчас ты прекрасно знаешь, что все монархи и их ближнее окружение активно проверяют, выясняют, нет ли среди них данталли. Дорваться до власти этим существам не дают…

— Ормонту и данталли, участвовавшим в битве при Шорре позволили, — возразил Киллиан. Бенедикт поморщился.

— Упущения… случаются. Именно из-за этих упущений и введена казнь за пособничество: потому что без людского потворства данталли никак не проникали бы в правящие круги. Но сейчас речь не об этом. Сейчас — о нашей вере. Итак, мы действительно полагаем данталли сильными и опасными врагами. Лично я не уверен насчет богов, потому что, как уже говорил, не уверен до конца в их реальности, но в целом поверье, что демоны-кукольники когда-то свергли… или убили своих создателей и создателей Арреды, до сих пор бытует. Таким образом, Красный Культ, который поставил своей целью очистить Арреду от этих захватчиков, можно громко назвать освободительной армией, благословленной богами. Многие из нас действительно верят, что пытаются отвоевать мир для его изначальных создателей.

— Во что же верите вы? — искренне поинтересовался Киллиан, кидая беглый взгляд на минуемую ими с наставником статую бога-ремесленника Харетта, позади которого стояла каменная лошадь.

— В людей, — тут же отозвался Бенедикт. — Оговорюсь: среди человеческого рода тоже встречается немало негодяев, которые заслуживают казни, но все же в большинстве своем мир полнится хорошими людьми, которые нуждаются в защите от монстров. Именно за них — за таких, каким был когда-то я сам, за таких, как твои родители, Киллиан, я воюю. Все эти божественные россказни, который каждый жрец готов менять в угоду собственным религиозным убеждениям, меня не волнуют. Моя война идет здесь и сейчас. За моей спиной — люди, а не боги.

Киллиан заинтересованно взглянул на своего наставника, качнув головой, и с трудом удержался от того, чтобы поморщиться от резкой вспышки боли в простуженной шее. Взгляд его упал на статую бога-проказника Криппа, покровителя второго осеннего месяца Мезона. Криппа изображали в виде босоногого юноши в потрепанной одежде с крысой на плече. Это было единственное божество, руки которого не протягивались вперед к просящим людям, они были раскинуты в стороны, а заговорщицки-озорное лицо было обращено вверх.

Жрец Харт, не без усилий справившись с рвущимся наружу кашлем, спешно миновал секцию Криппа и вновь заговорил с Бенедиктом уже на территории покровительницы Паззона Толиады — богини страсти и искушения, изображенной в виде привлекательной молодой длинноволосой женщины в откровенном, подчеркивающем точеную фигуру наряде. По протянутой к людям в завлекающем жесте руке богини взбиралась каменная змея.

— А ведь во время казней на помостах вы говорили совсем другое. Я слышал, что боги фигурировали едва ли не в каждой вашей речи, — многозначительно произнес Харт, заставив наставника остановиться у границы последней секции. Колер решительно заглянул в глаза ученику и кивнул, бегло минуя секцию покровителя последнего месяца года Зоммеля и покровителя снов Заретта — древнего старца, сидящего на спине каменного медведя.

— Киллиан, пожалуйста, не путай мои разговоры с тобой и речи перед толпой. Ты проводил казнь, ты помнишь, как это бывает, когда необходимо убедить в чем-то кучу народа, которая при первом же неверном слове может кинуться на тебя. Толпе — я никогда не скажу ничего из того, что рассказал тебе. Коллективный разум таких сборищ почти не способен размышлять, он глуп, его хватает только на восприятие простых громких речей и на проявление агрессии. Поэтому с помостов я могу вещать что угодно, но в большинстве случаев это не будет иметь никакого отношения к тому, что я на самом деле думаю. Я говорю то, что люди хотят слышать, потому что это удобнее.

Киллиан кивнул. Это он прекрасно понимал. Он и сам действовал примерно так же, когда делал в своей речи в Олсаде акцент на то, что дочь Дарбера Ваймса никогда не увидит своего погибшего отца, хотя на деле он не мог сказать, что столь искренне сочувствовал вдове и ее ребенку — сочувствие к ним и соболезнования их утрате возникали не на глубоком, но на некоем поверхностном, навязанном общей моралью уровне…

— Если я в какое божество и верю по-настоящему, то только в это , — многозначительно произнес Бенедикт, указывая рукой на темную секцию прямо перед собой. То было отдельное святилище Рорх, подобное тем, что, если верить слухам, строят для своего почитаемого божества аггрефьеры. — Я не знаю, что будет после смерти, не знаю, ждет меня перерождение после Суда Богов, или забвение, но я верю, что Смерть — существует. И как бы ее ни олицетворяли, в нее я верю. Если за чью руку в этом храме я и взялся бы осознанно, то только за руку Рорх, Киллиан.