Александр Михайловский - Ярость славян

И лишь только выбираясь из влекомого четырьмя дюжими рабами паланкина у своего дома, патрикий Кирилл понял, почему его преследует такое недоброе предчувствие. Юстиниан во время разговора смотрел на него так, как повар смотрит на еще живого кролика, которому в самом ближайшем будущем суждено стать жарким. При этом повар не испытывает по отношению к кролику ни злобы, ни ненависти; он просто бьет зверька по голове деревянным молотком, перерезает глотку, а затем, выпотрошив и сняв шкуру, кидает еще парящее мясо в раскаленное масло. Византийская политика – это еще та ядовитая стряпня, способная проглотить не одного мелкого функционера, вроде него, патрикия Кирилла.

А патрикий Кирилл отнюдь не желал быть проглоченным, и магистр Евтропий в этом деле не был ему подмогой, потому что сам трепетал как осиновый лист на ветру. Всю ночь бедолага не мог заснуть и ворочался в постели, обдумывая свое положение. И к первым проблескам рассвета, загоревшимся на восточной стороне неба, у него оформилось окончательное решение. Бежать, бежать, бежать из Константинополя как можно скорее и как можно дальше; и черт с ней, с карьерой, тем более что теперь она уже безнадежно испорчена, а благодаря некоторым накоплениям, благоразумно сделанным во время службы, бедствовать ему не придется.

Но мало принять решение бежать, надо еще понять куда. Бежать на восток в надежде затеряться в крупнейших мегаполисах того времени Антиохии или Александрии было бессмысленно. Там идет непрерывная война с персами, а в скором времени* из жарких аравийских пустынь явится еще один враг, даже более страшный, чем персы.

Примечание авторов: * Арабское завоевание восточных провинций Империи должно было начаться только через восемьдесят лет, но Серегин и его помощники говорили о нем, как о скором событии (в историческом масштабе), а уточнять дату этого завоевания патрикий Кирилл не счел нужным.

Бежать в разоренные войной экзархаты Испании, Италии и Африки патрикий тоже не собирался, понимая, что, во-первых, ловить там нечего, а во-вторых, каждый приезжий из Константинополя будет там как на ладони. Тем более он не желал бежать в Галлию к диким франкам или в Испанию к везиготам. Конечно, там можно хорошо устроиться, но их короли неграмотны, воняют потом и псиной, потому что спят вместе со своими собаками, а также по большей части являются проклятыми язычниками и глупыми варварами.

Греция, Далмация и другие ближние территории, включая такие форпосты Византии, как Херсонес, Фанагория и Танаис, им даже не рассматривались. Первые – потому что нападения варваров на эти земли случаются все чаще, и народ бежит оттуда, а не туда. А вторые – потому что неузнанным патрикий Кирилл сможет остаться там только до прихода первого посыльного дромона, который доставит местным властям ситовник с описанием его внешности. Вряд ли магистр оффиций позволит ему так просто исчезнуть с горизонта, не попрощавшись.

Тут мысль патрикия скакнула еще дальше – в смысле, дальше Херсонеса. Он подумал, что, возможно, бежать ему стоит именно туда, откуда он только что прибыл – в Великое княжество Артания, к архонту-колдуну Серегину. Во-первых, он сможет сообщить архонту о готовящемся нападении империи на его государство. Во-вторых, поможет тому организовать свой собственный двор по самым лучшим ромейским образцам, а потом сделает при этом дворе карьеру ловкого царедворца, потому что воины в окружении Серегина имеются в большом количестве, а вот царедворцев нет ни одного.

При этих рассуждениях патрикий Кирилл упустил два момента. Он не подумал о том, что, если у Серегина царедворцев нет, то значит, они ему и не нужны. Вторым упущенным моментом была госпожа Зул бин Шаб, разом заменяющая всех царедворцев вместе взятых, и в силу того не терпящая никаких конкурентов. Но в основном вопросе он был прав – своевременное предупреждение будет зачтено патрикию как услуга, после чего побираться на помойке его не оставят, и рыть землю на стройке ему тоже не придется. Должность кого-то вроде начальника отдела протокола в Артанском МИДе ему будет в самый раз. Понтов на этой должности много, но нет ни капли реальной власти.

Приняв решение бежать в Артанию, сей достойный муж перешел к стадии конкретного планирования.

Первый пункт плана был уже выполнен. Честно сжиженные за время службы восемь тысяч солидов (астрономическая, надо заметить, сумма) были распределены по нескольким распискам-аккредитивам известного армянского банкирского дома, имевшего настолько солидную репутацию, что в любой части империи их можно было запросто обменять на звонкую монету. Эти расписки оставалось только надежно спрятать – лучше всего зашить под подкладку неприметного теплого дорожного жилета, чем патрикий немедленно и занялся, не привлекая к этому делу имеющихся в доме служанок-рабынь. А то потом с ними греха не оберешься.

Второй пункт тоже не представлял особых сложностей. У пронырливого царедворца всегда имелся наготове неброский, но прочный и хорошо сшитый наряд простолюдина, а неприметная калитка в дальней части сада была хорошенько смазана и открывалась без малейшего скрипа. Просто некоторое время назад, пока он еще не начал ездить в длительные зарубежные командировки, патрикий слыл записным константинопольским ловеласом и частенько посещал по ночам гостеприимных константинопольских вдовушек или даже молоденьких жен старых и страшных мужей. Ну а в таком случае лучше всего не привлекать внимания ни к своей внешности, ни к своим приходам и уходам из дома под покровом ночи или на рассвете.

Третьим пунктом этого, без сомнения, гениального плана было облачиться в костюм простолюдина и вооружиться крепким дорожным посохом, в навершие которого, как в ножны, встроен узкий и острый, как игла, четырехгранный кинжал-стилет. После этого изобретательный чиновник намеревался, воспользовавшись потайной калиткой в саду, покинуть свой дом и, пока город спит, направиться в Галату, константинопольское портовое предместье на том берегу бухты Золотой Рог. А уже там можно будет искать какой-нибудь попутный купеческий дромон, направляющийся по своим делам в Херсонес. И ни одного слова домашней обслуге из рабов, ведь когда обнаружится его исчезновение, этих людей обязательно возьмут под стражу люди городского эпарха и будут пытать так, что ни один не сможет сохранить тайну.

Так все и вышло. Ннаряженный простолюдином патрикий вышел в сад, благоухающий запахами поздних зимних яблок и пока еще жесткой, но уже дозревающей хурмы. По-настоящему она созреет только с наступлением первых холодов, которые сделают ее мягкой и уберут вяжущий привкус, но этого беглец уже не увидит, и не попробует спелой хурмы из своего сада, так как в то время он будет уже далеко от Константинополя. Поэтому в качестве раннего завтрака он сорвал с ветки крупное румяное яблоко, при каждом укусе брызжущее на подбородок духовитым соком. После этого он по чуть приметной тропинке прошел до потайной калитки и, надвинув на голову капюшон плаща, отодвинул хорошо смазанный бараньим салом железный засов, который при этом даже не взвизгнул. Узкий и кривой переулок, в который выходила тыльная часть двора его дома, в столь ранний час был абсолютно пустынен. Притворив за собой калитку, патрикий бодрым шагом двинулся в направлении церкви Святого Феодосия, рядом с которой располагались морские ворота Петрион. Там без особых хлопот можно было найти лодочника, который в столь ранний час за умеренную плату перевез бы его через залив Золотой Рог в Галату. По дороге патрикий несколько раз оглядывался, но так и не обнаружил следящих за ним шпионов.