Александр Михайловский - Ярость славян

Примечание авторов: С применением труда рабов в Империи дела обстояли следующим образом. В сельском хозяйстве рабы применялись в сравнительно небольших количествах, ибо даже пленных славян византийские императоры предпочитали сажать на землю, как прикрепленных к ней колонов, а домашняя прислуга из рабов была только у высшего слоя византийского общества. Зато в промышленности, а особенно на государственных мануфактурах, работающих не на рынок, а по прямым заказам различных византийских «министерств и ведомств», в том числе для нужд Дворца, а также Армии и Флота рабский труд применялся очень широко, и даже высококвалифицированные специалисты на таких предприятиях тоже были рабами. Им, единственным из всех рабов, разрешалось обзаводиться семьями, что было невозможно для менее квалифицированных работников или рабов, принадлежавших не государству, а частным лицам.

«Именно в силу этого, – думал Юстиниан, – архонт-колдун должен будет занять по отношению к Империи крайне враждебную позицию и напасть на нее при первом удобном случае. Нападения разрозненных славянских племен плохи сами по себе, но нападения объединенной славянской империи, которую, по словам патрикия Кирилла, хочет построить архонт-колдун, станут настоящим кошмаром для Византии…»

– Постой, – прервал он словесные излияния патрикия Кирилла, – ты говорил, что при этом архонте-колдуне постоянно состоит некий православный священник?

– Да, о мудрейший, – стукнулся лбом об пол патрикий Кирилл, – этот священник по имени отец Александр постоянно проводит с варварами беседы о спасении их души, а те – славяне, готы или булгары, которые поступают в войско архонта Серегина – по большей части принимают святое крещение, хотя это и не считается обязательным.

– И каким же образом вера в Христа сочетается у этих людей с занятием самым жестоким и ужасным колдовством? – желчно спросил Юстиниан. – Не ты ли упоминал нам о том, что эти люди водят дружбу с богомерзким созданием, именуемым ими Даной, богиней реки Борисфен, а также ее дочерьми, у которых вместо порядочных ног снизу растет рыбий хвост?

– Да, о проницательнейший, – покаянно произнес патрикий Кирилл, – и это наименьший пример колдовства, какой только можно привести, ибо я сам видел, как, выходя на берег, речные девы обзаводятся самыми обычными ногами вместо рыбьего хвоста, который им нужен в воде. А еще тамошние колдуны и колдуньи умеют читать чужие мысли, поражают драконов молниями и возвращают старикам давно прошедшую молодость.

– Они возвращают старикам молодость, – не понял Юстиниан, пораженный подобным заявлением, – я правильно тебя понял?

– Да, о могущественнейший, – подтвердил патрикий Кирилл, не смея поднять головы, – мне указали на двух молодых мужчин и одну женщину, и сказали, что совсем недавно это были умирающие от старости римский полководец Велизарий, его секретарь Прокопий Кесарийский и супруга Антонина, которых колдовство архонта Серегина сделало снова молодыми и прекрасными. Но я думаю, что все это ложь, и архонту Серегину дурят голову ловкие мошенники, ибо, насколько мне известно, и Велизарий, и Антонина, и Прокопий Кесарийский находятся под домашним арестом на своей загородной вилле…

Юстиниан в ответ на эти слова только нервно сглотнул. Ведь он-то прекрасно знал, что эти трое бесследно исчезли со своей виллы чуть больше месяца назад, и с тех пор их больше никто не видел. Императора ромеев на мгновение охватило жгучее желание, чтобы и ему тоже вернули давно ушедшую молодость, на неопределенный срок отодвинув встречу со святым Петром. Но усилием воли Юстиниан справился с этим наваждением. Во-первых, пусть сначала Нарзес увидит этого якобы Велизария, поговорит с ним и определит, настоящий тот или поддельный. В случае, если Велизарий настоящий, Нарзесу следует выяснить, в какую цену обошлась ему его вторая молодость, и не грозит ли сия процедура спасению души по причине совершения каких-нибудь богомерзких мистерий. И только потом, если все окажется в порядке, можно думать, каким образом он, Юстиниан, сможет получить эту свою вторую молодость и для себя. Вот еще одна работа для Нарзеса.

Но патрикий Кирилл воспринял эту затянувшуюся паузу как угрозу в свой адрес и совершенно пал духом.

– Нет, о величайший, – произнес он, – ни архонт Серегин, ни его приближенные не считают это колдовство чем-то запретным и богомерзким. Они говорят, что на все это у них есть дозволение и благословение Небесного Отца, под которым они понимают Бога-отца нашей живоначальной Троицы вместе с исходящим от него Святым духом.

– Еще одна ересь, – устало вздохнул Юстиниан, – но ты, патрикий, об этом не думай. Ты через Фанагорию и Танаис езжай на реку Итиль и договорись с тамошними варварами-тюркотами, чтобы они на следующий год по весне одновременно с нами напали бы на артан и их архонта-колдуна Серегина. А теперь ступай. А ты, Евтропий, пока останься, есть еще один разговор.

Когда патрикий Кирилл вышел из императорских покоев, сопровождаемый ескувиторами, Юстиниан глубоко вздохнул и многозначительно посмотрел на своего верного клеврета.

– Этот человек, – сказал он, – ни в коем случае не должен будет вернуться в Город. Но учти, что сперва он должен выполнить свое поручение, и лишь потом пасть жертвой нападения враждебных варваров, чтобы мы могли официально предъявить претензии архонту-колдуну и произвести внезапное нападение на его страну. Обо всем остальном должен поработиться наш преданнейший Нарзес, поэтому ты немедленно пошли за ним самый быстроходный дромон. Пусть этот человек еще старше меня, но у Империи нет более преданного слуги и более талантливого полководца. Что касается слухов о архонте-колдуне и его Артании, то поручаю тебе подавлять их со всей возможной решительностью. Такое же поручение будет дано и префекту Города. Лишняя болтовня нам не нужна и ты тоже, Евтропий, раб божий, держи язык за зубами. Пока ты полезен, но вот именно что только пока.

18 сентября 561 Р.Х. день сорок четвертый, Ранее утро. Византийская империя, Константинополь, Галата.

Покинув императорский дворец накануне вечером, патрикий Кирилл никак не мог отделаться от ощущения неясной, но вполне реальной опасности. Вроде император не проявил откровенного недовольства, ведь его прямой вины в провале миссии не было; но все же присущее любому царедворцу чувство самосохранения, подобно крысиному чутью на опасность, вопило о том, что он находится на грани чего-то смертельно ужасного. Не будь у патрикия Кирилла такого чутья, не выжил бы он в полной интриг клоаке византийской государственной службы, существующей по закону курятника: «толкни ближнего, обгадь нижнего».