Александр Михайловский - Ярость славян

– Мой господин, – взвыл продавец, но без особой уверенности, – вы режете меня без ножа. Шестьдесят солидов!

– Ладно, – покровительственно кивнул патрикий, продолжавший сбивать цену, – за бабу тоже добавлю десять солидов. Итого пятьдесят солидов, и не оболом больше!

В итоге такой отчаянной торговли продавец и покупатель сошлись на пятидесяти пяти солидах, из которых еще предстояло заплатить нотарию за оформление сделки, а также вычесть налог в пользу государства. После уплаты этой суммы и заполнения ситовника рабы Лютый, Орлик, Вольфганг, Темир и рабыня Циала перешли в собственность лже-купца Андроника Милонаса. После этого по требованию покупателя в находившейся тут же кузнице с рабов сняли все угнетающие их оковы, включая ошейники с именами владельца, однако новых не надели.

Несомненно, цена, уплаченная патрикием Кириллом, была откровенно демпинговой и прошла только потому, что продавцу требовалось как можно скорее сбыть с рук лежалый товар. Взрослый раб, не имеющий никакой квалификации, стоил в два-три раза дороже, в зависимости от внешних кондиций. Все бы хорошо, но только вот Лютый, который явно оправдывал свое имя-прозвище, угрюмо посмотрел на своего покупателя и сказал на такой отвратительной латыни, что патрикий ее едва понял:

– Ты, господин, совершенно напрасно потратил свои деньги. Что бы ты с нами ни делал, не будем мы на тебя работать, и все. Можешь возвращать нас обратно, можешь пороть и убивать, но работать мы не будем.

– Погоди, Лютый, – бросил их новый хозяин на общепонятном славянском языке, уводя свою собственность в узкий проулок, в котором они все были бы укрыты от нескромных посторонних взглядов.

Ошеломленный тем, что ромей заговорил на его родном языке, славянин только поджал плечами и молча проследовал в переулок за человеком, которому он по законам Империи принадлежал со всеми потрохами. А патрикий Кирилл тем временем лихорадочно вспоминал повадки, манеры и прочий стиль поведения архонта-колдуна Серегина, который с первого момента умел входить в доверие к таким вот малым и обездоленным людям. Собственно, никакого сочувствия к этим рабам у патрикия не имелось, но он постарался его как можно лучше имитировать, ведь от их преданности, силы и ловкости в первую очередь зависела его жизнь. Походка его стала свободной, движения плавными и раскованными, а взгляд при разговоре был сосредоточен на глазах собеседника, создавая впечатление искренности и сочувствия. Хотя любой, кто хоть немного разбирается в физиогномике, прекрасно увидел бы, что это всего лишь игра, хотя и игра талантливого актера. Если бы патрикий не стал бы дипломатом и царедворцем, то карьера хорошего мима в цирке была бы ему гарантирована. Но купленные им только что рабы в основы мимического искусства посвящены не были, и с первых минут приняли игру за чистую монету.

– Ну что, хлопцы, – по-свойски сказал он внимательно смотревшим на него рабам, – на волю хотите? И не здесь, в Империи, а среди своих, или почти своих…

– Да ты, поди, все врешь, дядя, – недоверчиво скривился Лютый, а остальные рабы при этом дружно закивали в знак согласия, – заплатил за нас целую кучу золотых, а теперь баешь про волю. Так мы тебе и поверили. Наверняка затеял какое-то темное дело, а нас потом притравишь за ненадобностью, или там пристрелишь из самострела.

– Да нет, – проникновенно произнес патрикий, – вот тут ты, Лютый, не прав. Травить вас или стрелять мне нет никакого резона, потому что с вашей помощью я пойду в такую землю, в которой каждый ступивший на нее раб тут же становится свободным, и я просто не смогу не исполнить своего обещания. Мне туда очень нужно, и только вы, стремящиеся к свободе, будете способны помочь мне достичь этого места. Любой наемник, едва только мы отъедем из цивилизованных земель, предпочтет ограбить меня и тут же убить, в то время как вы, варвары, еще не чужды слову чести, которое вы будете держать невзирая ни на что.

– Да, ромей, – согласился Лютый, – слово чести для нас превыше всего, и если ты не врешь, то мы действительно, поклявшись, будем тебе надежей и опорой в твоем нелегком пути. Но если же ты солгал, то и все наши клятвы тоже не будут стоить ничего.

Патрикий широко перекрестился и торжественно произнес:

– Клянусь Иисусом Христом, который принял за всех за нас смерть на кресте, а также Богом-Отцом, Святым Духом, Божьей Матерью, райским блаженством своих покойных родителей, а также своей собственной жизнью и благополучием, в том, что я говорю, и буду говорить правду, правду и одну только правду.

Едва он закончил говорить, как в безоблачных небесах разнеслось приглушенное ворчание грома. Четыре раба и одна рабыня удивленно завертели головами в поисках источника этого странного грома, а сам патрикий, только что напыщенно и уверенно произносивший священные имена, вдруг приобрел вид нашкодившего школяра, которого схватил за руку строгий учитель. Хотя в принципе ничего страшного не произошло, ведь он пока еще не солгал этим людям ни в самой малой степени, а значит, и его клятва была действительной. Просто Бог-Отец, уже знакомый с таким существом, как патрикий Кирилл, решил скрепить ее своей личной печатью, как бы показывая, что в случае ее нарушения на клятвопреступника обрушится гнев не только земной, но и небесный, что сделает наказание немедленным и неотвратимым.

– Что это было, ромей? С чего это ты вдруг так переменился в лице при звуках этого грома? – спросил, наконец, Лютый, когда ему надоело наблюдать сменяющие друг друга разнообразные гримасы на лице патрикия Кирилла.

– Это был голос Бога-Отца, – пристукивая от возбуждения зубами, сказал патрикий, – вы, славяне, называете его Родом. Он только что подтвердил мою клятву своей печатью и тем показал, что едва только я вольно или невольно солгу вам, то он тут же покарает меня, разразив прямо на месте своей молнией.

– Какой хороший Бог! – восхитился Лютый, который как бы по умолчанию вел диалог за всех остальных. – Но вот если бы он взялся таким образом следить за каждым из ромеев, то был бы еще лучше. Потому что тогда он за один день истребил бы до последнего человека ваш ромейский народ, непрерывно лгущий и стравливающий между собою разные племена.

– Да нет, – ответил патрикий Кирилл, стараясь быть предельно честным, – мне такая честь оказана только потому, что раньше Бог-Отец уже встречал меня, и тогда я сперва накричал на тех, кто пользовался его доверием и благодатью, а потом покривил перед ним душой, извиняясь за свое поведение.

– Да, ладно, ромей, – добродушно махнул рукой Лютый, – если ты нам не лжешь, то мы будем защищать тебя своими кулаками, а буде ты дашь нам в руки добрую хорошо отточенную сталь, то и ею тоже. Но скажи, где же лежит и как называется та чудесная страна, где боги разговаривают с людьми, а рабы становятся свободными, только ступив на ее землю. Неужто ты поведешь нас в сказочное княжество Артания, где все люди счастливы, молочные реки текут в кисельных берегах, а правит им великий добрый волшебник Серегин, спустившийся с небес на нашу грешную землю?