Кендари Блейк - Один темный трон

Так и есть.

Катарина появилась из неоткуда и, будто змея, скользнула между Билли и Мирабеллой, так, что никто не успел ничего сделать. Все остановились, Лука приказала музыкантам прекратить играть.

— Играйте! — приказала Катарина. Она сжала рукой в перчатке запястье Мирабеллы и потащила её на середину зала.

Музыка — неловкие звуки.

— Что ты творишь? — широко распахнула глаза Мирабелла.

— Танцую со своей сестрой, — ответила Катарина. — Но это не танец! Ты что, из дерева?

Мирабелла сжала челюсть и схватила Катарину за запястья.

— Ты так боишься… — Катарина красиво улыбнулась. — Избранные не боятся.

— Я не боюсь, я зла.

Катарина потянула Мирабеллу, и они медленно обошли вокруг столов, мимо людей с раскрытыми ртами, слуг, застывших с подносами. Когда они миновали стол Вествудов, Лука встала и шагнула к стулу Натали.

— Ничего не будет, Катарина.

— Тогда что ж мы делаем? — Катари склонила голову, рассматривая Мирабеллу. — Ты прекрасна, сестра. Такие волосы… Такие щёки, без всяких красок и порошков. Ни шрамов, ни сыпи после всех моих даров. Скажи, и кого я отравила?

— Жрицу.

Катарина щёлкнула языком.

— Бедная девочка… Но это твоя вина, что они вмешаются в наши дела.

Она отступила и закружила Мирабеллу. Они единственные двигались в комнате, и музыка играла так неуклюже, словно даже скрипачи смотрели на них.

— Знаешь, что я думаю? — спросила Катарина. — Ты позор. Пустышка.

Её пальцы скользнули по коже Мирабеллы с отменной завистью.

— Ты сильная. Ты можешь. Но ты вблизи так разочаровываешь… Твои глаза насторожены, словно у пьяного пса, но тебя никогда не били. Не как меня — ни яда, ни волдырей, ни рвоты до слёз. Вот почему я выиграю! — она вновь закружила её. — Может, я самая слабая, но я королева. Даже если я мертва до крови и костей.

— Катарина, прекрати немедленно, — голос Мирабеллы звучал жалко, и она задрожала, когда Катарина склонилась к ней.

— Ты знаешь, что они делают с мёртвыми королевами, сестра? — спросила Катарина. — Знаешь, что они творят с их телами?

Она остановила этот танец, рванулась к Мирабелле, пока та не вырвалась.

— Они швыряют их в Пропасть, чтобы та поглотила их! И хочешь, расскажу тебе секрет?

Губы Катарины прижались к уху Мирабеллы почти в поцелуе.

— Они устали от этого.

Пропасть

Пьетр медленно вёл кобылу через Иннисвул. Она устала, и он тоже. Он в последний раз останавливался у горного перевала и не спал с той поры, как был в повозке. Два дня путешествия в повозке, три — верхом, но он смог. Или так думал. Он был здесь лишь во время Белтейна, и без чёрно-белых палаток всё казалось таким незнакомым…

Пьетр подъехал к южному краю леса. Он не решался зайти внутрь. Вопреки слепившему солнечному свету, в долине не было безопасно. Он чувствовал себя слишком настороженно.

Когда они вошли в лес, кобыла запнулась, и он спешился. Если она испугается на краю Пропасти, она просто спихнёт его вниз. Он медленно вёл её, гладил по морде. Ей не нравились деревья, лишённые птиц, мёртво-тихий лес…

Вскоре земля переменилась, копыта задевали мелкие камешки. Пьетр запрокинул голову и увидел Пропасть, хотя был готов поклясться, что это иллюзия.

Пропасть. Дыра посреди острова. Чернее воронова крыла, темнее ночи. Туда бросали тела побеждённых королев, туда он бросил свою Катари, когда подумал, что жрицы обезглавят её.

Пьетр бросил поводья кобылы, привязал её к ветвям. Длинный, узловатый канат в седельной сумке он купил в Принне, и тот бил лошадь по крупу всю дорогу, но он сомневался, что этого хватит.

Он рассматривал деревья, но ни одно не казалось достаточно крепким. Даже те, что казались толстыми, как он… Он предпочёл бы, чтобы те были толще его лошади. Он подумал, что лучше зацепиться дважды, но если лошадь будет бежать, то она потянет его обратно… И, кроме того, это отберёт у него дополнительную длину.

— Давай, — прорычал он, убивая тишину. — Я никуда не уйду, — он похлопал кобылу. — Если мне повезёт, — промолвил он, — то я увижу то, что видела Катари.

Лошадь моргнула. Не стоит быть природой, чтобы понять, что он лжёт. Если Пьетру повезёт, он ничего не увидит.

Он выбрал дерево, обвязал верёвку и спустился в устье. Лоб покрылся потом, руки дрожали. Он боялся дыры в земле. Как потом будет смеяться над ним Николас Мартель!

Пьетр бросил верёвку вниз, и долгие секунды та падала в пропасть. Он не слышал удар о дно, просто та вдруг закончилась.

Возможно, дна не было.

Он вернулся к лошади, взял маленькую лампу из седельной сумки, привязал её к поясу, наполнил карманы спичками. Глубоко вздохнул, подошёл к краю и упал на колени.

Верёвка облегчала движение. Ноги не скользили, руки держали крепко. Но он не сводил глаз с бело-синего пятна неба над головой. Когда то стало слишком маленьким, он наконец-то огляделся. Просто скала, и он не понимал, как Катарина перестала падать.

Он спускался всё глубже и глубже в темноте, пока его ноги в поисках узла не нашли пустоту.

Руки Пьетра сжались в попытке отыскать прежнюю точку опоры. Трудно было не паниковать — как далеко ему ещё падать?! И было так темно, что он не видел верёвку.

Ветер коснулся его плеч. Он дёрнулся, с болью ударился о камень. Но это был просто ветер, плевать, что пах он смертью и гнилью. И что эха его смеха не было.

Тут ничего не было. Никого. Просто пустая трата времени.

Он потянулся к лампе, зажёг её и посмотрел вниз. Но когда пальцы отыскали узел, ему не хотелось делать этого. А вдруг он рядом с дном? Увидит их всех? Мёртвые королевы — груды костей и оборванных чёрных платьев, пустые глазницы и челюсти…

Или Катари, его Катари, гниющая там, куда он её бросил, царапины на камнях, то, что заняло её место…

Нет. Глупости. Фантазия.

Он зажёг лампу.

Он изо всех сил пытался засветить что-то. Оранжевое пламя коснулось одежды, верёвки, камня. Он осторожно отвязал лампу, посмотрел под ноги.

Ничего. Ни костей, ни дна скалы, просто пустота, и чудо, что он спустился так далеко. Верёвки, которой хватило бы до дна, не поднять его коню. Он может просто бросить лампу и увидеть, когда она приземлится.

Прежде чем он разжал руку, что-то царапнуло скалу. Звук был близким, но негромким, и он ничего не думал.

Ящерица. Или естественное смещение земли.

Волосы трепал ветерок. Он коснулся лба, утирая холодный пот.

— Кто здесь?

Глупый вопрос, и никто не ответил. Но Пьетр будто видел зубы улыбки в темноте.

Он махнул лампой, и вдалеке застучали кости.

— Это невозможно! — закричал он вопреки собственной сдержанности. — Здесь ничего нет!