Алексей Бобрик - Дар Павшего. Восход Черного солнца [СИ]

Реальность вернулась к нему только поздно вечером, когда он обнаружил, что все-таки купил совершенно незнакомую и не нужную ему книгу, какого-то Шарля де Костера — «Легенда об Уленшпигеле».

Но, спрашивается, зачем она ему сдалась? Только зря все карманные деньги потратил.

Разве он когда-то всерьёз интересовался похождением бравых рыцарей и тёмными делишками средневековой инквизиции?

Ну да ладно, пора спать. Утро вечера мудренее.

— А, кстати, — неожиданно пришла в голову шальная мысль — у родителей в серванте осталось полбутылки красного кагора, привезённого дядей Мишей из Крыма. Я уже целый месяц мечтаю попробовать, что же это за штука такая — церковное вино. Стас говорил, если не врёт, что он пробовал и оно должно быть очень вкусное и сладкое. Как густой компот. Пора бы уже рискнуть и попробовать самому.

Такссс…, немножечко…, полстаканчика…

… Этот город, был достаточно старым.

Старики рассказывали, что ему уже было больше тысячи лет, и что он видел самого Юлия Цезаря. Но, несмотря на это, в былые времена он так и не достиг нужного влияния и могущества среди таких же укреплённых цитаделей этого региона. Сейчас же, всё начинало меняться в лучшую сторону. И хоть он и продолжал оставаться относительно невеликим с точки зрения населённости, но уже начинал пользоваться определённым весом среди себе подобных сателлитов Священной Римской империи.

Сдвигу в положительную сторону очень поспособствовало то, что относительно недавно, не более ста лет назад, у него появился свой собственный, конечно не самый большой из существующих, но весьма внушительный и монументальный Кафедральный собор.

— Да, да. Не какой абы, а Кафедральный!

Город, по всему своему центральному периметру, куда входили только каменные, одно и двухэтажные постройки зажиточных граждан, а также, куда более величественные и монументальные дома знати, был полностью замкнут мощными крепостными стенами, которые обрывались лишь по берегам портовой бухты.

Любому путнику, коему посчастливилось оказаться в его стенах, сразу бросалось в глаза, что этот город любили. Нечистоты и помои здесь не текли реками, как например, в Париже или Риме, а сами жители, воспринимали весь внутренний город, как часть собственного дома. Это то самое чувство, которое много веков позже будет полностью утрачено населением более современных городов.

А теперь, ещё у них появился свой, собственный Собор. Ради этого дела, посредине центральной площади было снесено всё, что там находилось, включая дом Народного собрания, а также самого Подеста.

Это величайшее как по значимости, так и по размерам здание, стало полностью определять архитектурный и пространственный центр города. И ведь к слову, с планировкой так угадали, что ежели посмотреть сверху, то казалось, что вся паутина улиц, как будто сама тяготела к нему, и он здесь стоит уже вечно.

Сам Владыка святого престола — Папа Сигизмунд Второй, являясь в прошлой, мирской жизни — военным, при осмотре и приёмке здания, очень уж радовался этому факту, называя этот символ веры, весьма богоугодными выражениями. А особенно он остался доволен тем, что это, теперь уже самое высокое здание города, в случае необходимости, могло по совместительству послужить ещё и сторожевой, а также и оборонительной башней. — Ежели на верху установить требушеты и аркебузы, то получится очень благообразная картина — говорил Он.

Иначе говоря, в совокупности с удачным стратегическим расположением, это сулило весьма существенные преференции в деле поддержания статуса Веры в регионе.

Как и полагается, перед зданием Собора остался кусок, в прошлом довольно таки широкой центральной, а по праздникам и выходным дням — рыночной площади. Которая, разумеется теперь стала называться — Соборной.

Эта площадь стала в городе главной, и кстати сказать — единственной. Вторую небольшую площадь, отдали под муниципальные нужды, как раз и переместив туда Собрание вместе с Подестом. Разумеется, особо никого не спрашивая. Кто со Святым Престолом и Церковью спорить будет? Извините, но таких дураков здесь нет.

Теперь и вовеки веков, все важные и публичные действия, происходили только здесь. — В соборе, и возле него.

Здесь торговали свиньями и козами, и здесь же зачитывали Папские буллы.

Здесь крестили и женили людей, и здесь же исполняли в действие приговоры Светских судов и Святой инквизиции, о чём свидетельствовал деревянный помост и пятно гари, которое не исчезло даже после прошлого грозового ливня.

В общем, тут протекала неспешная жизнь обычного, нормального средневекового европейского города.

Всё внутреннее пространство соборного зала было хорошо освещено и богато украшено растительным и геометрическим орнаментом, что само собой, придавало дополнительную значимость и помпезность всему происходящему в этих стенах.

И разумеется, всё это в совокупности, по замыслу строителей, должно было производить неизгладимое впечатление на зрителя. И, к стати говоря, так оно и было. Все это оказывало ярчайшее эмоциональное воздействие на верующих. И не только на них.

Но, так вот, вернёмся от архитектурных и градообразующих нюансов, к реалиям происходившего в этих стенах действия.

В данный момент, внутри этого величественного во всех отношениях здания, происходило жуткое, но по-своему торжественное в своём мрачном величии, событие.

В связи с полным отсутствием внутренних глухих стен, здесь было полное раздолье для любых акустических эффектов. Эхо торжественно произносимых и нарочито громких слов Lingua latina, как мячик скакало посреди контрфорсов и аркбутанов, уносясь в итоге, через стрельчатые витражные окна, как будто бы на самое небо.

В средние века, а сейчас мы рассматриваем именно это время, Собор являлся отражением не только духовного, но и политического и экономического благополучия города, и все суды, а также риторико-политические споры, происходили в этих же стенах.

И сейчас, это место идеально подошло под «скромные» нужды Инквизиторского процесса.

Посредине зала, на высоком постаменте, расположенном таким образом, чтобы оратора хорошо было видно и слышно для всех собравшихся в этом месте. А, собравшихся было, не сказать, чтобы слишком много, но и немало. — Человек пятьдесят, было точно.

Оратор представлял из себя высокого, худощавого и очень сутулого человека, лет сорока. Одет он был в белую тунику, подпоясанную кожаным витым поясом, на котором были закреплены чёрного дерева чётки. Поверх этого одеяния была накинута белая пелерина с капюшоном, и завершал данное облачение чёрный плащ из плотной ткани, так же с капюшоном. А особо искушенный наблюдатель заметил бы, что на груди у него висел медальон с гербом, изображающим собаку, которая несёт в своей пасти горящий факел. Вокруг собаки, в виде равномерной замкнутой окружности, была выбита надпись — «Domini canes».