Джо Уолтон - Среди других

Что это я с Энн Маккефри начала со второй книги? «Певица Перна» – продолжение какой-то другой, которой я не видела. «Песни Перна»! Я все-таки прочитала, на удивление легкая в сравнении с двумя другими. Это скорее в мире Перна, чем о Перне, не знаю, понятно ли. Мне бы понравились огненные ящерицы. И драконы, если на то пошло. Я бы спустилась с неба на голубом драконе, и он бы дохнул огнем и сжег школу.

Стихотворение Дейдры победило на школьном поэтическом конкурсе.

Я мучаюсь, хотя это я его написала. Все ждали моей победы, и я сама тоже ждала. Что не так с моим стихотворением? Наверное, мисс Гилберт традиционалистка. Никто ничего не сказал, и я вместе со всеми поздравила Дейдру, но чувствую, что меня публично унизили. (С другой стороны, написала-то его я, и хотя бы Дейдра об этом знает.)

Дейдра подошла ко мне после самоподготовки и вытащила на улицу поговорить, чтобы никто не слышал. Она заплакала и почти сразу потеряла нить мысли, но, по-моему, она хотела сказать, что не надо мне было отдавать ей свою лучшую работу. А я и не отдавала. Но она считает так, потому что стишок победил. Это она в первый раз в чем-то побеждает. Не думаю, чтобы она до сих пор хоть раз добывала очки для Дома, разве что, может быть, за то, что вела счет в игре. Я сказала, что она это заслужила. Она за завтраком села совсем рядом со мной и великодушно предложила мне свою сосиску, которую я взяла не потому, что не хотела обижать, а потому, что была голодная.

Вордсворт ею ужасно гордится. Сандра Мортимер, капитан Вордсворта, рыжая и с красными слезящимися глазами, лично заговорила с Дейдрой, которая чуть не умерла от такой чести.

Читаю Браннера, «Оседлавший волну шока». Очень хорошо, но не «Всем стоять на Занзибаре». Интересно, каково это – написать шедевр и никогда больше его не повторить?

Вот правдивая и полная история того, как мы с Дейдрой получили сегодня утром баллы за поведение.

Мы были в душе, это длинная кафельная канавка с дюжиной душевых насадок, довольно слабым напором и переменно-теплой водой. Мне бы каждый день ванну! Вода бывает горячая, в смысле не ледяная, от семи до восьми утра и от семи до восьми вечера. Есть еще душевые в раздевалке, положено мыться после игры, но там вода холодная, и девочки обычно пробегают через них, на ходу споласкивая грязь. Всерьез вымыться можно с утра или на ночь. То-то в это время лесбийский рай – целые акры женского тела.

Сегодня там было, может быть, пятнадцать девочек, и всем воды не хватало. Мы с Дейдрой заняли один душ и рассчитывали, что мой статус прокаженной отгонит других. Я видела, что Шара на нас поглядывает, как будто раскаивается, что шпыняла. А когда я вышла из-под воды, чтобы налить шампуня на голову, Дейдра хихикнула: «У тебя груди растут».

– А вот и нет, – машинально огрызнулась я, даже не посмотрев. А потом опустила глаза и увидела, что вроде как да. У меня давным-давно припухлости за сосками. У моей матери не больше того, и я думала, что так и останусь, а теперь они надулись и даже немножко обвисли. У многих девочек в пятом С груди уже болтаются. Это не так идет в счет, как волосы на лобке, которые у меня есть, намного темнее, чем на голове, и месячные, которые уже почти у всех. У меня начались два года назад. Я боялась, что они помешают мне видеть фейри, но ничего не изменилось, что бы ни думал о созревании Клайв Льюис.

– Тебе нужен лифчик, – сказала Дейдра.

– Не нужен, – вяло отозвалась я. Вытолкала ее из-под душа и сполоснула волосы. Пока шампунь стекал по телу, я смотрела на свои созревающие груди. – Слушай, Ди, тебе не кажется, что они странной формы?

Она чуть не задохнулась от хохота. К нам оборачивались посмотреть, что ее насмешило.

– Нет, правда, – сказала я тихо, но горячо. – Они вроде как грушевидные. У других не такие.

Я осмотрела девочек, и ни у кого не было грудей, как мои.

– Нормальные, – сказала Дейдра.

– Эй, Дыра, что смешного? – спросила Лоррейн.

– Комми круто пошутила, – ответила Дейдра.

Кое-кто из девочек, кто уже домылся и вытирался, запели «Джейка-с-костылем». Я обожгла их взглядом, но из-под воды не подействовало.

Мы с Дейдрой вместе стояли под струей.

– Нормальные они, – шепнула она. – Просто ты смотришь сверху, вот и кажутся странными. Если бы ты смотрела прямо на себя, как на других, увидела бы, что такие же.

– В зеркале, – сказала я.

– Карен говорит, надо говорить «трюмо», – поправила Дейдра.

– Фигня, – я добавила еще одно словечко, не одобрявшееся в этой школе.

Зеркала здесь только над рядом раковин в туалетной, где мы чистим зубы и причесываемся. Это длинная зеркальная полоса со светящейся трубкой поверх.

– Пошли, – сказала я.

Дейдра хихикнула, прихватила свое полотенце, а я свое и завернулась в него, как в плащ. Мыло и шампунь я спрятала в свою банную сумочку, иначе бы кто-нибудь утащил или открыл бы шампунь и вылил в сток – в первую неделю у меня так вышло с гелем для душа, который я оставила в душевой.

Мы вышли в туалетную, она сразу за душевой. Там никого не было, это сразу видно, потому что туалетные кабинки без дверей. Я положила сумочку и закрутила полотенце тюрбаном на голове. Этому полезному умению меня научила Шарон. Если подоткнуть, оно так и держится. У Шарон длинные непокорные волосы, но полотенце даже их удерживает. Итак, мое полотенце находилось там, а у Дейдры на плечах, а в остальном мы были голые.

Мы сразу поняли, что от зеркальной полосы толку не будет. В ней отражались головы по шею, а до грудей не доставало.

– Может, если встать на что-нибудь? – предложила Дейдра, оглянувшись.

– Не на что, – сказала я, – разве что встать на стульчак, а тогда будет слишком высоко.

– Давай попробуем, – сказала она.

И мы закрыли крышки на двух стульчаках, и забрались на них, и убедились, что слишком высоко, и тогда стали изгибаться по-всякому, голые, в неустойчивом равновесии, и хихикать, потому что и правда было смешно. И тут вошла одна из старост посмотреть, из-за чего такой шум.

То ли мой сонный оберег не работает, то ли это не она насылает сны, а просто они приходят из подсознания.

Ночью мне снилось, что мать задумала нас разлучить. Она решила переселиться в Колчестер в Эссексе и забрать Мор с собой, потому что, сказала она, Мор сговорчивее, а я непослушная и потому что я так упрашивала остаться. Мы возмущались и спорили, и она силой тащила Мор, а я плакала и цеплялась за нее. В каком-то смысле это было противоположностью случившемуся в лабиринте. Я пыталась ее удержать, а мать – утащить от меня, и она стала перекидываться в разные вещи, а мне надо было держать ее. У меня разлука в голове не укладывалась, и я решила, что буду всем жаловаться, всей семье скажу, что это нестерпимо и чтобы они такого не допускали. Они так много спускают моей матери, потому что не желают признавать, что она сумасшедшая, думала я, а Мор выла и хваталась за меня, когда я проснулась. На секунду пришло огромное облегчение, что это был сон, а потом я вспомнила, что наяву гораздо хуже. Из Колчестера люди возвращаются (понятия не имею, почему Колчестер), а что значит умереть, я не знаю.