Джо Уолтон - Среди других

Сэм привез мне букетик подснежников из садика его домохозяйки.

– Только зацветают, – сказал он. Они выдержали долгое путешествие поездом и автомобилем – Даниэль встретил в Шрусбери – и сохранили свой особенный аромат. Мор любила подснежники. Это были ее любимые цветы. Мы посадили их на ее могиле, может быть, и те уже зацвели? Одна из теток принесла мне крошечную хрустальную вазочку в стиле графинчика, и я поставила букет у кровати.

Еще Сэм привез мне Платона – «Законы» и «Федра», которые мне хотелось почитать, потому что их читают в «Колесничем». Книги не новые, явно его собственные, но Сэму пришлось свернуть горы, чтобы их раскопать. Еще он принес синюю книжечку издательства «Пеликан», называется «Греки», автор Х. Д. Ф. Китто – сказал, что она введет меня в контекст. И в контекст Мэри Рено тоже введет. Надеюсь, она интересно написана. Я до сих пор не взялась за историю Черчилля, которой меня наградили.

Еще он привез баночку с камфарной мазью, ужасно пахучей.

– Не знаю, поможет ли, но все-таки захватил, – сказал он. Я немножко натерла ногу, и нисколько не помогло, только она теперь тоже пахнет, но я оценила заботу.

Однако на самом деле Сэм считает, что мне нужно иглоукалывание. В Сэме есть волшебство: не настоящая магия, но он очень прочный. Магии к нему не подступиться, не изменить. Любопытно было наблюдать за ним с тетками: он с ними безупречно вежлив, но держится так, будто они ничего не значат, а они не знают, что с этим делать. В нем нет трещин, в которые можно было бы проникнуть. Предложи иглоукалывание они, я бы стояла насмерть, чтобы не дать себя дырявить. Но тут воспротивились как раз они.

– Глупые китайские суеверия, неужели вы в них верите? – сказала одна.

– Морвенна страшно боится иголок, она даже не позволила проколоть себе уши, – подхватила другая.

– Да и чем это поможет? – заключила третья.

Но Сэма таким не проймешь.

– Думаю, надо попробовать. Вреда точно не будет. А Морвенна, я полагаю, разумная девочка.

Он нашел иглоукалывание в Шрусбери и записал адрес. Хотел сразу ехать туда, но сестры убедили Даниэля, чтобы позвонил и записался. Он записал меня на завтрашнее утро.

Весь день Сэм просидел у меня в комнате, разговаривал со мной. Он старый и прожил странную жизнь – только подумать, всю семью убили. Это как если бы Уэльс сию минуту ушел под воду и я одна осталась. Ну, еще кузен Арвел в Ноттингеме, но только мы двое из всех, с кем я росла. Вот так было у Сэма. Он вернулся после войны и никого не нашел, и в его доме жили чужие, а соседи притворились, что его не узнают. Он увидел на столе соседки хлебницу своей матери, но она даже хлебницу ему не отдала.

– Для тебя они ничего не значат, – сказал он.

– Значат.

– Они чужие. Даже я чужой. Но мои родные были бы тебе двоюродными. Идут разговоры – не первый год власти разных стран ведут переговоры о компенсациях. Но какая компенсация возместит мне семью? Как они вернут тебе кузенов, которых ты не знала, и тех, кто так и не родился, а сейчас был бы твоего возраста?

Тогда я прочувствовала. Я могла бы написать про это стихотворение. «Гитлер, верни мне кузенов!»

Мне кажется, Сэму немножко грустно, что я не иудейка, что никто из его потомков не будет иудеем. Но он об этом молчит и нисколько меня не укоряет. Он сказал, что не остался в Польше, потому что ему казалось, кругом мертвые, вот-вот вывернут из-за поворота. Это мне понятно. Тут я чуть не заговорила с ним о волшебстве, о том, что сделала ради карасса, о скитающейся с фейри Мор. Заговорила бы, но не успела. Вошел Даниэль и сказал, что им пора на поезд, так что я попрощалась.

Сэм меня поцеловал, положил ладонь на голову и благословил по-еврейски. Он не спросил разрешения, но я и не возражала. Под конец он взглянул на меня, улыбнулся своей морщинистой улыбкой и сказал: «Все у тебе будет хорошо». Удивительно, как легко ему верится. Я как сейчас слышу: «Все у тебя будет хорошо». Как будто он знает.

Я нюхаю подснежники. Как я рада, что он приехал.

Сэм был прав про иглоукалывание.

Оно в самом деле волшебное. Все целиком. Это называют «чи» и даже не скрывают магии. Делает это англичанин, чему я удивилась, потому что тетки пугали меня коварными китайцами. Он учился в Бери-Сент-Эдмундс, это рядом с Кембриджем, у людей, которые учились в Гонконге. У него диплом в рамочке, как у врачей. На потолке там схема точек на человеческом теле. Я успела хорошо рассмотреть, потому что мне почти все время пришлось лежать на столе с торчащими из меня длиннющими иголками и не двигаться.

Больно совсем не было. Их даже не чувствуешь, хотя они очень длинные и их по-настоящему в тебя втыкают. Зато, как только он воткнул последнюю, боль прекратилась, будто выключилась. Вот бы мне так научиться! Одну, в лодыжку, он сначала воткнул немножко неправильно, и эту я почувствовала – не настоящую боль, а как булавочный укол. Я ничего не сказала, но он мгновенно переставил ее на долю сантиметра в сторону, и я перестала чувствовать. Ясное дело, это магия тела.

Я бы не пожалела тридцати фунтов, даже если бы боль прошла только на тот час, который я там провела. Но это еще не все. Не то чтобы я исцелилась чудом, но в его кабинет я ковыляла по лестнице, а вниз сходила не хуже, чем до дыбы. Он предложил шесть раз приходить к нему раз в неделю. Сказал, что сегодня он просто постарался снять боль, но, если я буду ходить регулярно, он, может быть, разберется, в чем причина, и сумеет чем-то помочь. Он восхитился моей палочкой – я пришла с волшебной, с ней я вроде бы сильнее, чем с металлической. И она не такая уродская.

– Отвези меня обратно в школу, – попросила я Даниэля, когда мы возвращались к машине. Светило бледное зимнее солнце, и от него светились золотисто-розовые дома Шрусбери. Если бы мы сразу выехали, я бы успела в книжный клуб, как обычно, после самоподготовки.

– Нет, завтра посмотрим, как ты будешь себя чувствовать, – сказал он. – Но не хочешь ли попробовать китайской кухни, раз китайская медицина, кажется, пошла тебе на пользу?

И мы пошли в ресторан «Красный лотос» и ели ребрышки, и креветочные тосты, и жареную курицу с рисом, и чоу-мейн, и говядину в устричном соусе. Все было восхитительно, я много лет ничего вкуснее не пробовала, а может, вообще никогда. Я так наелась, что чуть не лопнула. За едой я рассказала Даниэлю о конвенте в Глазго, «Альбаконе», про слова Вима о «Ворлдконе» в Брайтоне, и как он познакомился с Робертом Силвербергом и пять дней только о книгах и говорил. Даниэль сказал, что вряд ли сестры отпустят его из дома на Пасху, но мне ехать разрешил и обещал, что заплатит!

Мне, пожалуй, хотелось бы спасти Даниэля от сестер. Он ко мне добр – может быть, просто выполняя отцовский долг, но ведь мог бы о нем и забыть? Мне хотелось бы его спасти, но едва ли я сумею, а если попытаюсь, это может спровоцировать войну с ними, а пока я не вмешиваюсь, они оставят меня в покое. Попытавшись выручить Даниэля, я бы сама запуталась. Здесь я думаю в первую очередь о себе, так надо. Они не отпустят его в Глазго. Спасибо, что согласились на иглоукалывание и позволили поесть в китайском ресторане, да и на то вряд ли согласились бы, если бы не добрый старый Сэм.