Оксана Демченко - Топор Ларны [Litres, СИ]

Сон качнулся и отодвинулся лёгкой кисеей тумана. Оставил сознание чистым, как осеннее небо в ясную погоду – без единого облачка хмурости и сомнений. Зато звезд насыпано – поболее, чем брусники на болоте у Сомры! Переливаются, разгораются и блекнут. И чернь меж ними глубине подобна. Только пока никто, известный Киму, в той глубине не плавал. Лестной житель прищурился, поднял руку и обвел пальцем яркую звезду с отчетливым лиловым оттенком.

– Ты будешь зваться глазом страфа, – сообщил он с самым серьезным видом. – И я обязательно дорисую Клыка целиком. Сказочка у костра – это что, приходит и к утру рассыпается искрами. А созвездие – оно надолго имя хранит. Хорошая мысль. Надо её понадёжнее припрятать в лукошко памяти. Обдумать на досуге.

Два дня на борту дали время на размышления. Сны поили радостью посещения любимого леса, сколь бы марник ни укорял. Но второго вышивальщика ни в снах, ни в яви, высмотреть не удавалось… Зато стоило подойти к замку и увидеть малую его пристань, заполненную встречающими, как висящая росой на мокрой ветке неосознанная мысль стряхнулась за шиворот градом мурашек – и рассыпалась смехом.

На высокой скале, за сотню саженей от пристани, впереди всех и посреди глубокой воды, гордо гарцевал Клык. На его спине пищал и свистел наездник, столь же азартный и необычный, как лучшая в своем роде птица породы вороных. Хол ар-Ютр не поплыл встречать друзей – он выехал на страфе! Он – единственный выр, в совершенстве освоивший верховую езду.

– Ох, и дырявое у меня лукошко памяти, – укорил себя Ким. – Ведь сказку про вороного выплести просили двое! Маренька и Хол… Как же я его-то позабыл! Да так и позабыл: потому стою я лицом к лесу, спиной к людям и вырам. Всё в прошлое гляжу и тоскую. А вот оно, мое настоящее. Само навстречу явилось, сказка живая, новая: морской страф.

Галера прошла под самой скалой, и вороной, отчаянно клокоча, прыгнул с изрядной высоты на палубу. Хол сполз с его шеи, распластался по доскам. Запищал и метнулся к Шрону, потом к Тингали, затем быстро и уверенно обогнул все скамейки, здороваясь с людьми. И сел у мачты.

– Я тебя очень ждал, – сообщил он Киму. – Больше всех, да… Лекарем хочу стать. Очень, очень хочу! Вновь в моем роду старый есть. Мы с Мальком спасли, да. Славный выр. Капитан Траг! Будешь меня учить?

– Обязательно, – улыбнулся Ким, ощущая, как душа взмывает птицей в небо и как её крылья растут, делая полёт удовольствием, игрой. – Только сперва я стану тебя слушать. Расскажи, где был и как старого спас. Ты вырос, Хол. Ты так здорово и ладно выправился в толкового выра с клешнями и длинным мощным хвостом! Глянуть приятно.

– Клешни есть, – вспомнил старую свою присказку Хол. Подошёл вплотную и сел к самому боку, вполз по ноге до бедра. Доверительно сообщил в ухо: – Три локтя и еще четыре пальца от основания усов и до кончика хвоста! Я, правда, большой. Не хочу уже расти. Третий день не хочу, да! Как буду верхом ездить?

Усы Хола поникли, обозначая со всей очевидностью: он и правда огорчён! Лоцман даже указания по курсу давал изредка и тихо, вполне полагаясь на опыт людей, знающих местные воды. Он куда охотнее рассказывал про город Сингу, ночную скачку по улицам и отмели, про расставание со славным страфом, на котором доехал почти до самой Устры: ближе нырять было опасно, да и со Шромом оговорили заранее всего три бухты для встречи на крайний случай, он сразу решил пробираться в дальнюю. А по дороге попалась целая поляна вырьего гриба – и Хол ел его, пока не наелся досыта.

– Как ты решился подойти к такому злобному с вида страфу? – заинтересовался Ким.

– Спасать Малька надо было, да, – вздохнул Хол. – Я сперва растерялся. Совсем усы повесил. Нет ветра в парусах мысли, не заметны канаты для выров, тянущих галеру раздумий. Потом глянул снова: есть канат! Толстенный, да! От меня к страфу. Ему нужна свобода, мне требуется помощь.

– Канат? – восхитился Ким. – Прямо так – канат? Сам возник? А ты к тому рук не прилагал? Не подергал его, не проверил… Или это просто слово, случайное?

Выр ненадолго замер и отрицательно качнул стеблями глаз. Ещё подумал, развёл руками и почесал правой верхней макушку. Повторяя на свой лад – вырий – жест Кима, треплющего волосы,

– Не слово. Ты спросил, и я точно вспомнил, да. Был канат. Может, скорее, толстая нитка. Я её тянул так, как люди рыбачат и нитку с крюком тянут. Казалось мне: пусто, не выудить ничего. Но потом натянулась нить, я глянул на страфа. На того именно. Самого крупного. Самого опасного. Было очень страшно. Правду говорю: очень! Я шёл к нему с рыбиной и весь мой хвост был синий, я не стыжусь признать. Только другой нитки не нашлось.

– А позже ещё видел нитки? Или до того…

– Ты мне про нитки рассказал. Когда мы мох на болоте собирали, давно, – напомнил Хол. – Я запомнил. Только их нигде не было. Они ведь особые, не для баловства. Очень-очень понадобились два раза. Сперва я страфа на нитку поймал. Потом ему же на шею из травы венок сплёл. Особый, – строго отметил Хол. – Не для баловства! Тот венок его тянул, куда следует. К новому дому направлял. Надеюсь, я справился, верно венок сплёл. Он мне помог, но я просто отпустил его, не проводил. И нет больше нитки. Как он убежал, пропала. Я кончик упустил.

Выр утопил глаза в глазницах и виновато уронил усы. Судьба вороного беспокоила Хола всерьёз. Ким блаженно улыбнулся, поискал взглядом Шрона. Старик уже сам двигался ближе, опознав в разговоре большую важность. Ким указал рукой на Хола.

– Хранитель, полагаю, у вас есть новый повод для гордости за замок и его выров. Хол ар-Ютр не только лоцман. Он еще и нитки видит, из души тянет и даже сам пробует плести их, без обучения.

Шрон осел па палубу, как обычно делал, впадая в задумчивость или удивляясь. Оглядел Хола от усов до кончика хвоста, как диковину. Дрогнул бровными отростками.

– Вышивальщик? Тот, о котором тебе велел сказать Сомра, что рядом он, но ты и не видишь. Ох-хо, он подрос, теперь заметить его проще. Панцирь новый крепнет, добротный взрослый панцирь, и цвет хорош, глубинная зелень. Есть замку, кем гордиться, уж точно, есть…

Хол смущённо отполз за мачту и сел там, обняв руками лапу страфа. Привыкая к новой своей роли и шепча едва слышно: он и лоцман, и лекарь, и ещё – вышивальщик… Сказать такое надо дядьке, немедленно. Пусть старый гордится.

Шрон выбрался на нос галеры и встал там, глядя вперед, на близкую пристань родного замка: всех собравшихся видно, считанные сажени до берега. Сорг – вот он, впереди. Шром рядом, нависает над братом, словно всегда и всюду опекает и защищает его… Люди и выры чуть дальше от края причала, радуются, машут руками. Возвращаться домой – это праздник. Только вид у братьев не таков. Шром так и вовсе чёрен не панцирем – настроением. Шрону, старшему, сразу подобное видно. И точно: Шром коснулся усами коротко, развернулся и побежал вверх по главному коридору замка. Буркнув: в большом зале совета всё уже подготовлено, прибытия хранителя ждали с самого утра, а он не спешил, уже вот-вот полдень тени сотрёт.