Оксана Демченко - Топор Ларны [Litres, СИ]

Ох, Кимка, вроде брат – а мужскую правду выше поставил, Ларна, по его мнению, прав… Спасибо хоть вывел к старой елке с ворохом сухой хвои: под такой отдыхать радостно и мягко. Можно много всякого попередумать. Про наш поход, например. Приключение, как же! Идём – ноги по кочкам бьём. Ничего не происходит. Мальку или Холу как объяснить такое? И как себе самой признаться: страх во мне копится.

Все на меня глядят, надеждой питаются. Словно я мир переменю. А разве так бывает? Ларна тот же – третьей силой назвал. Золотых палочек, на иглы похожих, в подвеску собрал с десяток – и на ус себе привязал. Оберегать меня поклялся. А разве я того стою? Чем я лучше девки озерной, которая всех морочила год за годом… ну вот, это я уже себя жалею.

Страшная штука – жалость, обращенная на себя. Силы выпивает, слезу из глаз точит и мир делает серым, неуютным, а людей – недобрыми. Пришлось встать и заняться делом. Хворост Кимочка попрятал, но я упрямством взяла. По веточке, по малой палочке, а набрала. Костерок займется, огонь затанцует на сухих дровах – и сгорит моя жалость к себе, вся в пепел выйдет, легко на душе сделается. Потому других жалеть можно, а себя никак нельзя. И Кимочка так говорит. Кто себя бережет, у того нет ниток, и игла в руки к тому не ляжет: боли он боится. В мир не вглядывается…

– Тинка!

– Тингали!

Допели про синь-озеро. Наверняка и окуней уже наловили, самое время жечь костер. Надо же, в два голоса шумят. Ладно так, хором. Общий язык нашли, общее уважение. Никогда я Кимочку своего не числила мужчиной, заступником в большом мире, и просто – взрослым. Непутевая я, простоватая. Все в детстве сижу по уши, вылезать не желаю. То зайцем видела его, то смешным старичком с земляничной шапкой, то говорливой белкой. А он совсем другой, я только у Марницы в глазах и рассмотрела, какой. Сейчас возьмись я ему нитки подбирать, ох и иные они в руку лягут… Может, поясок вышить? Настоящий, удобный да красивый. И оберег, и подарок, и размышление. Марница-то права во многом: нельзя мне Кимку держать при себе привязанным. Своя у него судьба в мире. Сказки его большую пользу дают, если даже Ларна от них меняется. Кимочка без нити да иглы вышивает, души узором покрывает.

– Иду, несу, не оголодаете без ужина, певцы озерные, – сообщила Тингали и поволокла хворост по удобной тропке, напрямки.

Все уже ждали. Шрон – и тот лежал в мелкой воде у берега, усами гонял рыбьих мальков и наблюдал за людской суетой. Выглядел отдохнувшим и довольным. Ему нравилось размеренное спокойствие похода, не сулящего больших бед. С возрастом приключения перестают манить азартом и опасностью, иное в них видится: поиск нового и размышления, красота мира, прежде не знакомая. Выр подозвал Тингали и, дождавшись, как усядется на большом валуне над водой, попросил снова рассказать про деда Сомру. А после ужина, когда Ким объявил ночной поход, пришлось заново повторить. Само имя великого выра, произнесенное вслух, радовало старика и добавляло ему сил.

Шли безлюдными местами, иногда – болотистыми, и Тингали запоздало подумала: потому и выбран для похода север владений ар-Бахта, не только за их покой – но и за влажность, столь важную для старого выра. В обещанные Ларной три дня достигли берега и переправились через пролив. К знакомому лесу, который от моря, с серых камней, прежде видеть не доводилось. А он – красив! Дубы вековые широко раскинулись на опушке, отстранив всех и собой любуясь. Золотые сосны по скалам дозором стоят, высоко, уверенно. Рябинник уже румяный, суетится, первую осеннюю обнову на ветру поправляет. Серьги красных ягод надевает, бусы в тон. Шей да радуйся, потому душа поёт – дом свой узнаёт, тот дом, в котором десять лет пролетели в один миг сплошной радостью без забот.

Тингали оглянулась на брата и охнула, и села на камни без сил. Нет на лице у Кима радости, ни единой кровинки – бледен, замер и так нехорошо, некстати, спокоен.

– Что чуешь? – тихо уточнил Ларна, гладя топор и поправляя игломет на плече.

– Гарью тянет, – с болью в голосе отозвался Ким. – Оттуда, со стороны людей… Марница говорила: кланд велел подвинуть поселения от леса. Как бы он худшего не затеял. Безвременного леса ему не сжечь, но дубраву жаль. Древняя она, исконная. Зверю дом и людям польза. Зачем её жечь?

– От страха, – оскалился Ларна. Обернулся к вырам. – Делайте, что требуется. Я пойду, гляну на пожар. Если есть пожар. Может, вчера он был или того ранее.

– Стражи пойдут с Ларной, – сразу велел Шрон.

– Я тоже, – вздохнул Ким, глянув еще разок на мягкую траву поляны. – Тингали и без меня к дедушке пройдет… даже лучше получится, мне в тот лес не надо возвращаться, а ну как не выберусь? Там мой дом… прежний, а нового пока и нет.

Ким отвернулся и пошёл прочь, Ларна заторопился следом, догнал, положил руку на плечо и уже не отпустил.

Странно получается, – подумала Тингали. В Кимкиной душе, наполненной сказками, всякому стоящему человеку или выру находится отзвук и нечто близкое, родное. А вернее сказать: то, что сам он потерял. Вырос человек, жизнью его пообтёрло, вылиняла яркость первой радости – а Ким её наново расцвечивает. Ему каждый листок, каждая веточка, каждый ручей – важнейшее открытие и великая тайна, о любой кочке сказку готов изложить, и не одну. Великий дар.

Шагать по большой солнечной поляне было легко и приятно, трава льнула к ногам и звенела отголосками звуков иного леса, сказочного. Где он? Пойди, пойми… Рядом. Руку протяни – и откроется, и впустит, потому что уже следит и встрече новой рад.

Тингали внимательно огляделась. Вот свет дня, а вот и тень. Обычная на первый взгляд, только канва-то в той тени двойная! Наступи на складку сверху – и у дуба окажешься, как все делают. А поддень край обыденности…

– Дедушка Сомра! – улыбнулась Тингали. – В гости пусти, тут твои родичи, ты время мне по ним выбирал. И спасибо, что не разминулись мы, лучше выров и в мире нет, чем Шром и Шрон. Ну, разве Хол ещё хорош. И Юта… – девушка лукаво прищурилась. – Я про всех расскажу, честно!

Ветерок вздохнул и успокоился, девушка протянула руку, прихватила пальцы Шрона – и шагнула в тень. Дуб сразу подался в сторону и вознесся на вершину холма, а тропа пропиталась влагой и нырнула прямиком к болоту. Тингали зашуршала по брусничнику, нагибаясь и собирая на ходу ягоды. Крупнее да вкуснее нигде не сыскать! Шрон двигался следом, осторожно припадая на лапах, чтобы не рвать дерн.

– Дивное место, – тихо порадовался он. – И болото здешнее чистое, глубокое, хрусталем вода звенит, как и обещал мне Ким.

– Дедушка, а почему надобно ночи ждать? – огорчилась Тингали.

– Потому детям днем глядеть на выров неполезно, если они к тому не готовы, – отозвался знакомый голос. – Ох-хо, скоренько ты обернулась, и гостя привела занятного. Пожалуй, всплыву ради такого случая. Оно и невредно, размяться.