Стивен Эриксон - Полночный прилив

– Избежать? Но куда мы бежим?

– Справедливый вопрос. Никуда конкретно, просто куда-то. Мне только что пришло в голову: может быть, то, о чем вы говорите, ярче всего выражено в таких существах, как Кубышка или та воровка, Шурк Элаль…

Седа внезапно вскинул голову, его глаза за толстыми линзами сверкнули.

– Простите-ка! О чем это вы?

– Я подумал о тех, кто, так сказать, отрицает смерть на практике, седа. То дитя, Кубышка…

– Страж Азатов? Она – неупокоенная?..

– Да.

Куру Кван вскочил на ноги:

– Вы уверены, Брис Беддикт? Она – неупокоенная?

– Да, но я не понимаю…

– Поднимайтесь, Брис. Мы идем туда. Немедленно.

– Это все, кто умер, – объяснила Кубышка. – Они требуют ответа. Отказываются уйти, пока не получат ответа.

Шурк Элаль пинком отшвырнула насекомое, которое попыталось забраться ей на сапог:

– Какого ответа?

– Почему они умерли.

– На это нет ответа, – возразила Шурк. – Людям так положено – умирать. Люди умирают. Всегда.

– Ну мы же не умерли?

– Умерли.

– Но не ушли?

– Насколько я тебя понимаю, Кубышка, они тоже пока не ушли.

– Верно! Даже странно, что мне это самой в голову не пришло.

– Просто когда ты умерла, тебе было всего десять лет.

– И что же мне с ними делать?

Шурк рассматривала заросший двор – земля здесь словно вспучилась.

– Ты навела меня на одну мысль, я потому сейчас и пришла. Ты сказала, что мертвые собираются здесь. Толпой, вокруг этого самого места, прямо за стенами. Ты можешь с ними поговорить?

– Зачем? От них не услышишь ничего интересного.

– Но если понадобится, ты ведь сможешь?

– Наверное, – пожала плечами Кубышка.

– Вот и хорошо. Скажи им, что мне нужны добровольцы.

– Для чего?

– Для небольшой прогулки. Сегодня, а потом еще раз – завтра.

– Они не захотят, матушка.

– Скажи, что я покажу им золота больше, чем они могут вообразить. И тайны, о которых во всем королевстве мало кто догадывается. Скажи, что я зову их на прогулку в Депозитарий и королевскую сокровищницу. Что настало время позабавиться и хорошенько припугнуть тех, кто еще жив.

– А зачем призракам пугать живых?

– Мысль для них действительно необычная, но я уверена – у них получится. Мало того, ручаюсь, что им понравится.

– Как же они это сделают? Они ведь призраки, живые их даже не увидят.

Развернувшись, Шурк Элаль окинула взглядом безбрежные толпы вокруг.

– Послушай, Кубышка, для нас с тобой они почти как настоящие, разве нет?

– Мы и сами мертвые…

– Почему же мы их не видели всего неделю назад? Тогда ведь они для нас были как неясные тени на самом краю зрения, и то в лучшем случае. Что изменилось? Откуда они теперь черпают силу и почему она растет?

– Не знаю…

– А я знаю, – улыбнулась Шурк.

Кубышка отправилась к низенькой стене. Воровка со стороны наблюдала, как та разговаривает с призраками. Интересно, чувствует ли она? Понимает ли, что она сейчас скорее живая, чем мертвая? Осознает ли, что оживает?

Девочка вернулась почти сразу и принялась расчесывать пальцами спутавшиеся волосы.

– Какая ты все-таки умная, матушка. Я так рада, что ты у меня есть, потому что ты такая умная.

– Добровольцы нашлись?

– Они все пойдут. Они хотят посмотреть на золото. И пугать людей.

– Мне понадобятся те, кто умеет читать. И те, кто умеет считать.

– Хорошо. Скажи, матушка, почему же они обретают силу? Что случилось?

Шурк указала взглядом на грязную квадратную башню у них за спиной.

– Вот что, Кубышка.

– Башня Азатов?

– Да.

– А, теперь понимаю, – сказала девочка. – Она умерла.

– Да, – кивнула Шурк. – Умерла.

Когда матушка удалилась, ведя за собой тысячи призраков, Кубышка подошла ко входу в башню. Некоторое время рассматривала каменные плиты мостовой перед дверью, потом выбрала одну и присела перед ней на колени. Выковыривая плиту, она обломала себе ногти и удивилась, когда пальцы обожгло болью, а на кончиках их появилась кровь.

Она не призналась Шурк, как тяжело было говорить с призраками. Последнюю пару дней бесконечный гул их голосов начал увядать, словно девочка оглохла. Зато другие звуки – ветер, шорох мертвых листьев, шебуршание усыпавших двор насекомых – слышались так же четко, как и раньше. С ней что-то происходило. Ускорилась похожая на удары вибрация в грудной клетке, теперь она случалась по шесть или восемь раз на дню. Давние трещины на коже стали затягиваться новой кожей, розовой, а сегодня утром вдруг захотелось пить. Прошло какое-то время, прежде чем она поняла – или, скорее, вспомнила, – что такое жажда, что означает это чувство. Но когда она наконец нашла лужицу стоячей воды на дне одной из усеявших двор ям, вкус оказался восхитителен. Происходило столько перемен, что Кубышка в них совсем запуталась.

Она оттащила плиту на край двора и присела рядом. Вытерла пыль с гладкой, отполированной поверхности. В камне просматривались забавные рисунки: раковины, отпечатки тростинок с округлыми, похожими на луковицы клубеньками корней, пупырчатые кораллы. Крошечные кости. Неведомый резчик как следует постарался, чтобы сотворить из мертвых созданий красивую картинку.

Она бросила взгляд вдоль дорожки, сквозь ворота и на улицу. Странно, что сейчас там никого нет. Ничего, это ненадолго.

Кубышка подняла голову и улыбнулась, увидев, что идут дядюшка Брис и с ним старик со стеклянными глазами. Старика она раньше не видела, и все же он был ей знаком.

Они заметили ее, и Брис, миновав ворота, зашагал навстречу. Старик следовал за ним, ступая неуверенно, словно сильно нервничал.

– Здравствуй, дядюшка! – воскликнула Кубышка.

– Кубышка, а ты сегодня выглядишь… получше. Я привел гостя, это седа Куру Кван.

– Тот самый, который всегда смотрит на меня, но не видит. Но все равно смотрит.

– Впервые об этом слышу, – удивился седа.

– Ты смотришь не как сейчас, – объяснила Кубышка. – Без этих штук на глазах.

– Ты хочешь сказать – когда я смотрю на Седанс? Тогда я тебя вижу, но не вижу?

Она кивнула.

– Башня Азатов умерла, дитя мое, однако ты осталась. Ты была ее стражем, пока она была жива – в отличие от тебя. Скажи мне, ты по-прежнему ее страж? Теперь, когда она мертва – в отличие от тебя?

– Разве я не мертвая?

– Не совсем. Внутри у тебя сердце. Оно было ледяным, а теперь стало… оттаивать. Я не понимаю заключенной в нем силы и, надо признаться, побаиваюсь.

– Мой друг говорит, что ему, возможно, придется меня убить, – улыбнулась Кубышка. – А еще он говорит, что, скорее всего, все-таки не придется.

– Почему?

– Он говорит, что сердце не проснется. Не до конца. Поэтому Безымянная и выбрала мое тело.

Губы старика зашевелились, однако наружу не вырвалось ни звука. Дядюшка Брис с озабоченным выражением на лице шагнул к нему.