Стивен Эриксон - Полночный прилив

– Рулад, – сказал Трулл, – я ничего об этом не слышал…

– Выберет! Я буду спать с тремя Дочерьми! Шелтата Лор, Сукул Анкаду и Менандор!

Тарелка выскользнула из рук раба и раскололась о стол, моллюски рассыпались. Когда раб кинулся наводить порядок, Урут схватила летерийца за запястья и резко вывернула его ладони.

С красных, блестящих ладоней была содрана кожа.

– В чем дело, Удинаас? – грозно спросила Урут, дернув раба к себе.

– Я упал, – ответил, ахнув, летериец.

– И капаешь кровью в нашу еду? Ты потерял разум?

– Госпожа! – осмелился сказать другой раб, протиснувшись поближе. – Я видел: когда он пришел, никаких ран не было, клянусь!

– Это он боролся с вивалом! – закричал другой, отшатываясь в ужасе.

– Удинаас одержим! – завизжал еще один раб.

– Тихо! – Урут положила ладонь на лоб Удинаасу и сильно нажала.

Чародейство обвило раба. Он задергался, сделал шаг и упал к ногам Урут.

– Ничего в нем нет, – сказала она, убирая дрожащую руку.

Заговорила Майен:

– Пернатая Ведьма, займись рабом Урут.

Юная летерийка метнулась вперед. Другой раб помог оттащить бесчувственное тело.

– Не вижу ничего ужасного в действиях раба, – продолжила Майен. – Раны действительно свежие, но он обернул руки тканью. – Она подняла тарелку, открыв беленое полотно, которым Удинаас обернул руки.

Урут хмыкнула и медленно села.

– Все равно, он должен был мне сказать. И за такой проступок должен быть наказан.

– Вы только что залезли к нему в голову, – ответила Майен. – Этого недостаточно?

Молчание.

Дочери нас побери, интересный будет год . Один год, как требует традиция, а уж потом Фир и Майен поселятся в собственном доме.

Урут взглянула на молодую женщину и, к удивлению Трулла, кивнула.

– Хорошо, Майен. Ты сегодня гостья, и я исполню твои желания.

Все это время Рулад оставался на ногах, но теперь медленно сел на место.

Томад сказал:

– Рулад, мне неизвестно о планах возродить древнюю традицию кровавого жертвоприношения при объявлении войны. Ханнану Мосагу не наплевать на жизнь его воинов, даже неокропленных. С чего ты взял, что тебя ждет такая судьба? Возможно, – добавил он, – в вашем путешествии тебе представится возможность стать окропленным воином и стоять с гордостью рядом с братьями. За это я буду молиться.

Пожелание славы, несомненно, было попыткой примирения, и Рулад с неожиданной мудростью просто кивнул.

Ни Пернатая Ведьма, ни Удинаас больше не появились, но оставшихся рабов хватило, чтобы прислуживать за столом.

А Трулл никак не мог понять Майен, нареченную Фира.

Сильный шлепок – и он открыл глаза.

И тут же увидел склонившееся к нему полное ярости лицо Пернатой Ведьмы.

– Проклятый идиот! – прошипела она.

Моргая, Удинаас огляделся. Они были в его спальном закутке. Из-за тряпичного занавеса доносились тихие звуки застольных разговоров.

Удинаас улыбнулся.

Пернатая Ведьма нахмурилась.

– Она…

– Знаю, – прервал он. – И ничего не нашла.

Ее прекрасные глаза распахнулись.

– Так это правда?

– Наверное.

– Ты лжешь. Удинаас. Вивал спрятался. Не знаю как, не знаю где… он укрылся от Урут.

– Почему ты уверена, Пернатая Ведьма?

Она вдруг села прямо.

– Неважно…

– Ты видела сны?

Она замерла, потом отвернулась.

– Ты сын должника. Ты для меня никто.

– А ты для меня все, Пернатая Ведьма.

– Не будь дураком, Удинаас! Все равно что мне обручиться с трюмной крысой!.. Теперь молчи, мне надо подумать.

Он сел, вновь оказавшись с ней лицом к лицу.

– Не нужно. Я доверяю тебе и объясню. Она заглянула действительно глубоко, однако вивал ушел. Все было бы иначе, если бы Урут проверила мою тень.

Она заморгала, поняв.

– Не может быть… Ты летериец. Тени служат только эдур…

– Тени преклоняют колени, потому что обязаны. Они такие же рабы эдур, как и мы, Пернатая Ведьма. Я нашел союзника…

– И чем все кончится, Удинаас?

Он снова улыбнулся, на сей раз гораздо более хмуро.

– Вот это я вполне представляю. Выплатой всех долгов, Пернатая Ведьма. До последнего.

Башня Тарансед возвышалась на южном берегу гавани Трейта. Высеченная в базальтовой скале, далеко не образец элегантности и изящества, она торчала шишковатой семиэтажной рукой над искусственным каменным островом. Со всех сторон на нее обрушивались волны, заполняя воздух пеной. Не было ни окон, ни дверей, только гладкие пластины из обсидиана были вставлены по кругу на верхнем уровне – высотой в рост человека и примерно такой же ширины.

Девять похожих башен были установлены вдоль границ, но только башня Тарансед возвышалась над суровыми водами северного моря.

Гаснущий солнечный свет слабо отражался в обсидиановых пластинах. С десяток рыбацких лодок неслись по неспокойным водам к заливу, обходя отмели на юге. Рыбаки шли далеко от морских путей и не обратили внимания на три корабля, появившихся на севере с раздутыми парусами и направлявшихся к гавани в сопровождении неугомонных чаек.

Корабли приблизились, и от главного пирса навстречу им направился лоцманский ялик.

Три промысловых корабля отражались в обсидиановых пластинах башни, скользя в непонятной зыби, а чайки чертили вокруг белые полосы.

Весла внезапно врезались в воду, табаня и разворачивая ялик.

Среди такелажа первого корабля возникли силуэты. Паруса, туго наполненные ветром, вдруг заполоскали. Силуэты, смутно напоминающие людей, реяли на ветру, словно черные знамена в сгущающейся тьме. Чайки с резкими криками понеслись прочь.