Стивен Эриксон - Полночный прилив

– Что-то не так? – спросила она.

– Не знаю…

Пернатая Ведьма снова заговорила:

– Костяной трон стоит, как престол, на который никто не сядет – ведь теперь его форма враждебна. Спинка трона изогнулась, ребра опустились, лопатки стали узкими и острыми. Руки, на которых должны покоиться локти правителя, поднялись – как морды волка, и в глазах горит дикая жизнь. Обитель Зверя обрела правителей-близнецов .

– Это невозможно, – пробормотала Сэрен Педак.

– И вот перед нами… Обитель Азатов. Ее камни кровоточат, земля волнуется. Молчаливый бесконечный вопль сотрясает ветви древних деревьев. Азаты в осаде .

Рабы зашевелились, послышались протестующие голоса.

– Обитель Льда! – крикнула Пернатая Ведьма; голова откинулась назад, зубы обнажились.

Снова тишина.

– Расколотая могильная плита! Трупы разбросаны у разбитого порога . Урквалл Яггутан таэзмалас. Их нет, чтобы все исправить. Их забыли, и лед не может вспомнить вес их шагов .

– Что это за язык? – спросила Сэрен Педак.

– Яггутский, – ответил Удинаас и захлопнул рот.

– А кто такие яггуты?

Он пожал плечами.

– Мастера Льда, аквитор. Неважно. Их уже нет.

Она ухватила его за руку и развернула к себе.

– Откуда ты знаешь?

– Обитель Дракона , – произнесла Пернатая Ведьма, покрытая капельками пота. – Элейнт Тиам пюраке сеторам н’браэль бюрас …

– Драконийские слова, – сказал Удинаас, неожиданно гордый тайным знанием. – «Дети матери Тиам, потерянные во всем, от чего отказались». Примерно так. Поэзия пропадает в переводе…

– Элейнты уничтожат все на своем пути, ища мести , – говорила Пернатая Ведьма скрипучим голосом. – Мы увидим это, когда настанет долгая ночь. Королева мертва и никогда не восстанет. Консорт корчится на дереве и шепчет с безумием о своем освобождении. Вассал исчез, влача цепи в том мире, где идти – значит жить, а остановиться – пропасть. Рыцарь шагает по своему пути и скоро скрестит клинки с собственной местью. Врата пышут диким огнем. Вивал…

Ее голова вдруг отшатнулась назад, как от удара; кровь потекла изо рта и из носа. Пернатая Ведьма ахнула, потом улыбнулась красными губами.

– Локи вивал ждет. Дама и Сестра танцуют друг вокруг друга, каждая на своей половине мира. Пьющий кровь тоже ждет, ждет, когда его найдут. Землемер знает о лихорадке в своей крови и шатается на краю обрыва…

– Кто-то прервал ее, – прошипела Сэрен Педак, отпуская руку Удинааса.

Но теперь он схватил ее, задержав. Она с удивлением посмотрела на него и попыталась освободить руку.

Он притянул ее к себе.

– Это не твой мир, аквитор. Никто не звал тебя. Стой молча… или уходи!

– Пустая Обитель стала… – Пернатая Ведьма улыбнулась еще шире, – …стала переполненной. Бойтесь братьев! Слушайте! Кровь плетет паутину, которая поглотит весь мир! Никто не спасется, не сбежит!

Правой рукой она рассыпала древние плитки по полу. Со стропил в конце сарая сорвались голуби, яростно махая крыльями, закружились в безумном вихре, роняя перья.

– Наблюдатели замерли, как каменные! Лица застыли в ужасе. Хозяйки танцуют с неуемной страстью . – Глаза Пернатой Ведьмы были закрыты, но она уверенно указывала на плитки по очереди, называя их хриплым скрипучим голосом. – Рыцари пробились через лед, и холодная тьма раскрывает смертельные объятья. Скороходы не в силах остановиться в мощном потоке, который тащит их вперед. Спасители…

– Что она говорит? – поразилась Сэрен Педак. – Она называет во множественном числе игроков Обители Пустого трона – это бессмысленно…

– …столкнулись, и оба обречены, а в разбитом отражении так же стоят Предатели; вот что ждет нас, нас всех .

Ее голос утих, голова наклонилась вперед, и длинные волосы закрыли лицо.

Голуби все носились и носились кругами – кроме них, в большом сарае ничего не было слышно.

– Претенденты на Пустой Трон , – прошептала Пернатая Ведьма горестным тоном. – Кровь и безумие…

Все застыли. Воцарилась полная тишина.

Удинаас медленно отпустил руку Сэрен Педак и с улыбкой обратился к аквитору:

– Она, знаете ли, плохо спала последнее время.

Сэрен Педак вышла наружу, под плотный холодный дождь. Шипящие по каменной дорожке потоки, ручейки, прорезающие песок; лес, словно стянутый водяными нитями и веревками. Сердитое ворчание со стороны реки и моря. Мир как будто расплющился под талой водой.

Сэрен сморгнула холодные слезы.

Она вспомнила играющих детей эдур, их беззаботное щебетание… Совсем недавняя картинка теперь казалась далекой, как отзвук чужой памяти – о временах обветренных и обтесанных погодой.

Воспоминания несутся, несутся к морю.

Как бегущие дети.

В битве, в которой Терадас Бун заслужил звание окропленного, мерудская сабля попала ему в правую щеку, пробив кость под глазом и прорезав верхнюю челюсть и часть нижней. Жестокая рана заживала медленно, а от нитки, которой зашили зияющую дыру, началось нагноение – еще до того, как товарищи сумели донести воина в ближайший лагерь хиротов, где врачевательница сделала что могла: избавилась от инфекции, соединила кости. В итоге остался длинный кривой шрам во впадине правой щеки – и холодный взгляд, говоривший о невидимых ранах, которых не излечить.

Трулл Сэнгар сидел со всеми в пяти шагах от края ледяного поля и глядел на Терадаса, который вышагивал вдоль хрустящего края льда и снега; мех рыжей лисы на его плаще мотался на холодящем ветру. За спиной остались земли арапаев с натянутым гостеприимством подчиненного племени. Воины-хироты остались одни, а перед ними протянулся белый растерзанный пейзаж.

Равнина казалась безжизненной, но арапаи рассказывали о ночных охотниках – странных, укутанных в меха убийцах, которые являлись из темноты и орудовали зазубренными клинками. Они забирали в качестве трофеев части тела, оставляя за собой тела обезглавленные и без конечностей. Захватить их в плен не удавалось, а своих павших они никогда не оставляли.

И все равно они преследовали только охотников эдур, ходивших по двое; на более внушительные группы не нападали. Арапаи называли их дшеками , что означает приблизительно «хитрые волки».