Юлия Остапенко - Тебе держать ответ

— Иди, — мягко сказал она. — Тебе не нужно быть здесь больше. Иди.

Он посмотрел на неё с удивлением, но без обиды и горечи — она и боялась, и хотела увидеть это в его глазах. Кажется, он или не понимал, что его прогоняют, или не был этим огорчён. «Я смотрю на него каждый день, — подумала Катарина Индабиран, — и каждый день он напоминает мне про грех моего клана. Быть может, во мне и впрямь довольно низости и спеси, чтобы забыть об этом грехе, когда он уйдёт. А быть может, и нет. Это и есть твоё испытание, Гвидре Милосердный, не так ли?.. И благодарю, благодарю, что у тебя достало милосердия помочь мне наконец-то понять это».

Движимая необъяснимой нежностью, Катарина Индабиран наклонилась и поцеловала дурачка Олпорта в выпуклый костистый лоб.

— Иди, — прошептала она, — иди и найди своих настоящих хозяев.

Олпорт посмотрел на неё. Послушно сказал:

— Хозяев. Яблоки.

И улыбнулся.

Она смотрела вслед его ковыляющей фигуре так же, как провожала взглядом армию своего мужа, растворившуюся в клубах пыли.

Лэрд Индабиран и его соратники вернулись к ночи, в грязи и крови. Они собирались совершить дознание в деревне, которую подозревали в измене, но это оказалось засадой. Им удалось отбиться, почти никого не потеряв и вырезав нападающих до последнего человека, и до самой ночи они вершили расправу над изменниками. Поднявшись на стену замка, Катарина могла видеть зарево пожара там, где ещё утром стояла одна из деревень — её деревень, — и столб дыма до самых небес. Это была та самая сторона, куда днём ушёл дурачок Олпорт, и Катарина гадала, пережил ли он этот день.

Лорды были молчаливы и недовольны, особенно Никлас. Никто из них не пострадал, но они потеряли несколько воинов, и среди нападавших на них сегодня не было Анастаса Эвентри. Сие означало, что «этот трусливый выродок», как называл его Никлас, набрался ума и не собирался больше кидаться в открытый бой, не имея для того достаточных сил. Но ещё немного — и эти силы у него соберутся, мрачно говорили между собой лорды. Точных сведений ни у кого не было, но один из взятых сегодня пленников перед смертью сообщил, что к Эвентри присоединился ещё кто-то из свободных бондов, помимо Блейданса. Кто именно — он не сказал, хотя Катарина не сомневалась, что они сделали немало, чтобы заставить его говорить.

В ту ночь они не пировали. Лорд Одвелл заперся у себя с Никласом и лордом Пейреваном и долго обсуждал с ними что-то. Катарина не ложилась спать, пока Никлас не вернулся. Окна спальни выходили на запад, потому даже в ночи она видела огонь и дым, и пыталась понять, кто из богов наслал его. Думая об этом, она чувствовала глухие, тяжкие удары в груди, уже знакомые ей — знакомые слишком хорошо.

— Я боюсь, — сказала она своему мужу, когда его большое, тёплое, сильное тело оказалось рядом с ней.

— Не глупи, Ката, — ответил Никлас Индабиран, обнимая её руками, пахнущими кровью людей, которых он сегодня убил. — Этот щенок зарывается, спору нет, но нам он не угроза. Лорд Одвелл с нами, и более сильный союзник вскорости будет тоже…

— Кто? — спросила она, и на его бородатом лице мелькнуло удивление. Она никогда прежде не задавала ему таких вопросов.

— Он силён, — поколебавшись, сказал Никлас. — Этого достаточно. Не бойся ничего. Мы справимся и с мальчишкой Эвентри, и со всеми, кто вздумает к нему примкнуть.

Как она могла объяснить ему, что боится вовсе не Анастаса Эвентри и не его союзников… Что страх её вызван человеком, прикованным к стене глубоко под землёй, и необъяснимым, а оттого ещё более пугающим чувством, что именно он, именно этот человек в ответе за всё, что происходит сейчас и что ещё случится очень скоро?..

— Убей его, — сказала Катарина прежде, чем поняла, чтт говорит.

— Кого?

— Эдварда Фосигана. О, Никлас, прошу тебя, пожалуйста, убей его, пока он не…

— Да ты что, Катарина? Что ты несёшь? Он теперь залог нашего союза с Фосиганом, его пальцем тронуть нельзя.

Союза с Фосиганом? Она уже ничего не понимала. И вдруг расплакалась.

— Я ходила к нему, — ткнувшись лицом в широкую грудь своего мужа, всхлипнула Катарина. — Я… я такая дура, Никлас!

— Ходила? К нему? Зачем?

Он не гневался, как она ждала. Он и сам не понимает, что происходит, осознала Катарина, и от этого, самого ужасного осознания ей стало так холодно и тоскливо, как не было никогда, даже в ту ночь, когда она стояла босая на каменном полу в замке Даэлис и боялась — боялась только за саму себя, только за собственную жизнь, потому что больше ей нечего было терять. Но теперь было. Было что терять, а она не хотела терять больше.

— Обними меня, — прошептала она, жарко оплетая его руками, — обними, Никлас, обними…

И он обнял её, и она впустила его в своё лоно в ночи, озаряемой сполохами далёкого пожара, и на эти мгновения забыла о страхе перед богами и людьми, а когда он откинулся от неё, ощутила тем особым, необъяснимым чутьём, которое доступно лишь немногим женщинам, что этой ночью в ней зародилась новая жизнь. Катарина сочла это знаком Гилас — благословением Светлоликой Матери, которой она никогда не молилась, и снова заплакала, на сей раз от облегчения, и уснула, прижавшись к груди своего мужа.

Утром её разбудила пустота в постели. Никлас поднялся до зари, и за окном уже стучал кузнечный молот, ржали кони и звенело оружие. Армия готовилась выступить — снова, всего через несколько дней после прошлой битвы. Эта спешка значила одно: Никлас ошибся, юный Эвентри не собирался ограничиваться вылазками и засадам. Он тоже собирал армию, и теперь намеревался идти на Индабиртейн, чего Никлас не мог ему позволить: приближается зима, продовольственные запасы ограничены, и замок может не выдержать долгой осады.

И вновь Катарина смотрела, как они уходят — смотрела со стороны, из окна в башне замка. Смотрела, замирая от мысли, что не успела с ним проститься.

«Боже, — думала она, сама не зная, к какому из богов взывает, — скажи, что я сделала не так?»

Потом она занялась хозяйством: нужно было немедленно организовать сбор провианта на случай, если они всё же подвергнутся осаде. Это отняло у неё целый день и часть вечера. А когда дела были сделаны и солнце село, Катарина пошла в замковый загон и взяла там овцу, и сама связала её, и позвала своих сыновей, и втроём они отнесли недоумённо блеющее животное в покои леди Индабиран. И там, в комнате, которая служила когда-то будуаром Мелинде Эвентри, а ныне превратилась в святилище Яноны Неистовой, Катарина Индабиран перерезала горло овце и окропила её кровью себя, своих сыновей и каменную плиту перед статуей богини, стоявшей в нише у стены. Затем она взяла правой рукой руку своего старшего сына, а левой — ладошку младшего, и встала на колени, заставив их опуститься тоже, и сказала, слыша, как ей вторят их детские голоса: