Юлия Остапенко - Тебе держать ответ

— Будь жестока к врагам нашим, о Неистовая, а нас, и наш род, и наш клан пощади на этот раз.

Потом она обняла своих мальчиков, прижав их головы к своей груди, и долго плакала, стоя на коленях в холодной тёмной комнате, пока далеко на западе умирал её муж.

Мясо, сыр, хлеб. Кувшин вина — подарок леди Индабиран — и остатки воды, которую принёс тюремщик. Эд смотрел на всё это, прикидывая, на какой срок ему хватит этого провианта, если съедать и выпивать ровно столько, чтобы не умереть с голоду.

Перспектива в любом случае получалась неутешительная.

Катарина Индабиран была последним человеком, которого видел Эд. С тех пор к нему перестали приходить — совсем. Даже тюремщики не заглядывали — ни проведать, ни накормить, ни опорожнить этот треклятый чан с дерьмом, от вони которого Эда давно и устойчиво тошнило. Прошло, по примерным его прикидкам (насколько возможно прикидывать ход времени в полной темноте и бездействии), два дня, может быть, три. Стражники либо были мертвы, либо им было не до него. Всем в замке Индабиран нынче было не до пленного Фосигана, являвшегося залогом переговоров с конунгом.

И это было бы дьявольски интересно, если бы не грозило Эду не очень скорой и не очень приятной смертью.

Он пошевелил ногами, слушая глухой звон цепи. Глаз не открывал: в кромешной темноте это было ни к чему. «Интересно, — думал Эд, — понял ли уже Дэйгон Одвелл, кто я такой?» Если понял — может быть, это его месть. Мелочная, конечно, и совершенно несвоевременная в нынешних обстоятельствах, но не сказать что совсем уж нелепая. Попросту сгноить его в этом подземелье, в этом самом подземелье — это было бы забавно, если бы Эд смог счесть своё положение забавным. Но на это чувства юмора ему уже не хватало. Всему есть свой предел, Молог задери.

Ему снова было страшно.

Он не сомневался, что леди Катарина сделала то, к чему он неявно подтолкнул её. Она смотрела на него с почти суеверным ужасом, временами переходящим в благоговение, и он моментально понял, как вести себя с ней — понял ещё там, во дворе, когда она вспыхнула при обращённых к ней словах Одвелла. Словах о милосердии. Она очень ценила своё милосердие, пеклась о нём и лелеяла его. Это было то, за что она цеплялась, когда не могла найти объяснения поворотам судьбы. А от мистицизма до суеверия один шаг…

Эд заставил её сделать этот шаг, но теперь, когда на принесённом Катариной Индабиран подносе остался огрызок сырной головки и груда обглоданных куриных костей, уже сомневался, так ли уж ему это помогло.

«Помогло, — подумал Эд, не открывая глаз. — Должно было помочь. Она не могла не послушаться. И Олпорт… он не мог не сделать того, что я сказал. Они всегда делают, как я скажу. Всё всегда выходит так, как я хочу».

Да, но он не хотел смерти Магдалены. И своей собственной смерти тоже не хотел.

И всё же Магда мертва, и, похоже, вскоре он встретится с ней.

«Эвентри. Тот мальчик из Эвентри. Это всегда происходит в Эвентри», — повторил он про себя слова Алекзайн, чувствуя, как холод — иной, не тот, что шёл от камней темницы и крутил его суставы, — растекается по всему телу. Конечно. Тот, кто, убив его жену, пустил под откос его неторопливый, далеко просчитанный план в Сотелсхейме. Тот, кто убивал теперь его самого, пуская под откос и все прочие планы. «Я беспомощен», — подумал Эд и тут же отбросил эту мысль, но она вернулась к нему снова, как бумеранг. Это единственное, что пугало его — пугало всегда, до одури, до оцепенения. «Я беспомощен. Я ничего не могу. Кто-то другой в ответе за всё это.

Кто-то другой, не я».

И так он провёл не один день в этом страхе и этой тьме, прежде чем услышал звук шагов и увидел слабый, а потом набирающий силу свет факела. И тогда понял, что не должен был бояться. И сомневаться тоже не должен. Никогда.

Он в ответе; это его жребий, который он выбрал сам.

Две мужские фигуры темнели впереди, за решёткой. Один из мужчин вполголоса потребовал отпереть замок, другой подчинился. Пока гремели ключи, Эд заметил, что мужчин на самом деле трое; один из них держал факел, другой трясущимися руками возился с запором, третий неподвижно стоял рядом. Эд смотрел на него, на этого третьего, щурясь и моргая от непривычно яркого света. Когда решётка со стуком отлетела к стене, человек забрал факел у своего спутника, пригнул голову — он был очень высок, — и шагнул внутрь. Медленно обвёл камеру глазами, пока его взгляд не остановился на Эде.

Они смотрели друг на друга. Молча и очень, очень долго. Бесконечно долго. И Эд чувствовал, как одновременно с удивлением, облегчением и грустью в нём разливается глубокая, смертельная тоска.

«А что, ты и впрямь ожидал увидеть Анастаса?» — с насмешкой спросил голос внутри него, голос, которого он не слышал уже давным-давно. Нет, не ожидал, конечно. И — да, ожидал. Надеялся непонятно на что. На то, что сделанное можно исправить? Он ведь знал, что это не так.

Человек, стоявший над ним, не был Анастасом. Он был даже не очень похож на Анастаса. У него был нос и скулы Эвентри, светло-голубые глаза Эвентри, но волосы и борода были темнее, чем у Анастаса — тёмно-русые, а не пшеничные, и челюсть казалась тяжелее, а лоб шире. И он выглядел старше, гораздо старше, хотя сейчас ему было столько же лет, сколько и Анастасу, когда тот погиб. «Девятнадцать, — мысленно подсчитал Эд. — Когда я видел его в последний раз, ему было семь, значит, теперь ему девятнадцать. Как странно, что я вообще его узнал», — рассуждал он со смесью нежности и отчуждения. Отчуждения?.. Да, конечно. Что же ещё могло между ними остаться после всех этих лет?

«Интересно, — подумал Эд из города Эфрин, — он узнает меня?»

— Адриан, — сказал его младший брат. — Это всё-таки ты.

Эд прикрыл глаза. Его столько лет не называли этим именем.

Потом ответил:

— Я. Здравствуй, Бертран.

Двое последних мужчин из клана Эвентри, не видевшиеся с тех пор, как оба они были детьми, смотрели друг на друга. Потом Бертран опустил руку с факелом.

— Малк, — сказал он, не оборачиваясь, — приведи сюда кузнеца. Надо разбить эти кандалы.

Снаружи был день, пасмурный, но для привыкших ко мраку глаз слишком яркий. На минуту узник потерял способность видеть и, пошатнувшись, ухватился за оказавшееся рядом плечо. Ноги, ещё чувствовавшие тяжесть только что снятых оков, плохо его слушались.

— Сможешь идти? — спросил Бертран. Это его плечо сжимал Эд, и звенья кольчуги впивались в его ладонь. Проморгавшись, Эд с трудом смог рассмотреть неподвижное лицо, обращённое к нему. И только теперь понял, что брат выше его на голову.

— Ну ты и вымахал, — криво усмехнулся он. Бертран не улыбнулся в ответ.

— Тебе нужно что-нибудь прямо сейчас? — его голос звучал сухо. В нём не слышалось нетерпения, но Эд не собирался сейчас обременять его. Он снова улыбнулся краем рта, потёр кулаком заросший подбородок.