Юлия Остапенко - Тебе держать ответ

И почему-то при этой мысли она подумала об Эдварде Фосигане — красивом и опасном человеке, пленнике её мужа, о котором говорили столько странного и в котором она чувствовала множество иного, ещё более странного. «Как бы там ни было, — думала Катарина, — он послан нам. Не знаю кем, не знаю зачем. Но сжалься над нами, Янона… сжалься и пощади на этот раз».

Катарина встала, распрямляя затёкшие плечи, оделась и тихо вышла из спальни, прикрыв дверь под громкий храп Никласа. Спустившись вниз, она встретила слугу и узнала, что ночью по приказу лорда Одвелла Эдвард Фосиган был помещён в темницу замка, где его держат теперь под строжайшим надзором. Катарина не удивилась этому. Она только подумала, что никогда не разделяла обиды Никласа на невнимание их господина. Она всегда знала, что рано или поздно Дэйгон Одвелл принесёт в её дом беду.

Ей пришлось выждать, пока её муж и лорд Одвелл покинут замок, прежде чем она решилась сделать это. Ждать пришлось недолго — на третий день гонец принёс слух о том, что из деревень вновь пропадают крестьяне, а следовательно, Анастас Эвентри продолжает вербовать сторонников на землях своего врага. Лорды немедленно выехали — в карательный поход, Катарина знала это, хотя ни о чём не спрашивала. Она плохо разбиралась в политике и военном деле, но ей был знаком огонь, разгоравшийся в воспалённых от трёхдневной пьянки глазах её мужа, когда ему предстояло взять в руки меч. В такие минуты она не могла любить его, но всё равно не переставала за него молиться, ведь он был отцом её детей.

Она стояла на крепостной стене, глядя, как отряд из сотни воинов удаляется к горизонту. Когда пыль на горизонте осела, Катарина спустилась вниз и пошла на кухню. Там она взяла жареного кролика, ещё тёплого, головку сыра, большой ломоть пирога с малиновым вареньем и краюху душистого хлеба, а также бутылку хорошего вина. Всё это она сложила в корзинку и, не обращая внимания на заинтересованный взгляд поварёнка, который подал ей всё это, вышла во двор и пошла к башне, в которой находилось святилище Гвидре и откуда вела лестница в подземелье замка.

На страже стояли двое солдат, и они слегка заколебались, когда она объяснила, куда идёт.

— Миледи, я не уверен, что… — начал один из них, но она оборвала его и спросила:

— Разве его велено держать впроголодь?

Стражники переглянулись, и Катарина поняла, что никаких указаний на сей счёт они не получали. Это её слегка успокоило — она боялась, что с ним будут жестоки, и помыслить не смела о том, к чему это приведёт. Её не только пропустили, но и проводили вниз: один из стражников ступал впереди, освещая факелом каменные ступеньки, по которым она ступала.

Подземелье бывшего замка Эвентри было небольшим, им нечасто пользовались — знатных пленников во время междоусобиц обычно попадалось мало, а смердов вешали сразу, без долгих проволочек. От глухого коридора камеры отделяли цельные решётки, служившие дверьми; вонь и сырость беспрепятственно проникали сквозь них на лестницу. Стражник, сопровождавший Катарину, отпер замок на решётке и сказал, что подождёт её здесь. Она поколебалась, но кивнула. Ей не хотелось оставаться наедине с Эдвардом Фосиганом, если неподалёку не стоял бы человек, которому она доверяла.

В камере было темно, и Катарина взяла у стражника факел, прежде чем ступить за порог, но ей всё равно пришлось присматриваться несколько мгновений, пока глаза не привыкли к полумраку.

Эдвард Фосиган сидел здесь уже три дня, и его глаза успели привыкнуть к темноте, поэтому он рассмотрел её раньше.

— Леди Индабиран! Не могу поверить оказанной мне чести.

Он сидел у стены, на тощем обтрёпанном матраце, и, щурясь, насмешливо глядел на неё. Его лицо казалось бледнее, чем прежде, волосы растрепались, на щеках синела щетина. Грязь на светлой ткани щёгольского костюма выделялась болезненно ярко. Он снял куртку и, видимо, укрывался ею ночью, а также расшнуровал ворот рубашки, словно ему было жарко — тогда как Катарина уже подрагивала от промозглого холода подземелья. Она пожалела, что не захватила плащ — не для себя, для него.

— Прошу извинить мой вид, если он вас смущает, — будто прочтя её мысли, сказал Фосиган и тут же добавил: — И я нижайше молю простить меня, что я не могу встать и приветствовать вас со всей учтивостью — как видите, мои передвижения несколько ограниченны.

Катарина машинально опустила взгляд — и только теперь увидела кандалы на его ногах. Цепь от них тянулась к стене и была очень короткой. Он едва мог подняться на ноги, не то что ходить по камере. «Должно быть, ему приходится справлять нужду почти на том самом месте, где он лежит», — подумала Катарина и вспыхнула от этой мысли. В камере сильно воняло — кажется, отхожий чан ещё не сменили ни разу.

Она почувствовала, что её руки начинают дрожать. Все мысли вылетели из головы, осталось лишь отчаяние, граничащее с ужасом. Как Никлас может держать этого человека в таких условиях?! Неужели он не понимает, что…

А хотя что он может понять, если она толком не понимает сама?

— Я принесла вам поесть, — сказала Катарина и, неловко наклонившись, поставила корзинку на пол. Эдвард Фосиган с интересом взглянул на принесённую пищу, его кадык дёрнулся, и он сглотнул.

— Нет никаких слов, способных выразить вам мою горячую признательность, — с чувством сказал Эдвард и, опершись обеими руками на пол, приподнялся и пододвинулся вперёд. Гулко звякнула цепь. Катарина поняла, что поставила корзину так, что он не может дотянуться — и, кляня себя последними словами, поспешно присела, чтобы пододвинуть её ближе.

— О, простите, я… — воскликнула она, хватаясь за плетёную ручку корзинки — и в то же мгновение Эдвард Фосиган тоже взялся за неё, и Катарина Индабиран ощутила тепло его кожи на своей руке.

— Спасибо, — улыбнулся он. — Я достану.

Катарина выпрямилась, чувствуя, как лицо заливает краска. Она невольно отодвинула факел, который всё ещё держала в левой руке, пытаясь спрятать своё лицо в полумраке.

— Почему они… почему Никлас так с вами обходится? — резким от волнения голосом спросила она.

— Никлас? Вы имеете в виду вашего супруга? Нет, я здесь по приказу лорда Одвелла, — беспечно сказал лорд Эдвард. — Думаю, он очень боится, что я сбегу. Я вполне понимаю его опасения, так что зла не держу, не бойтесь.

«Почему он не ест?» — подумала Катарина. Она заметила на полу пустую миску и глиняный кувшин, на дне которого поблескивала вода. Пленника кормили, конечно, но, судя по всему, весьма скудно.

— Вы позволите? — его голос прозвучал странно. Она неожиданно поняла, до чего он голоден, и судорожно кивнула. Он поколебался, будто смущаясь её присутствием, потом откусил от хлебной краюхи и прожевал — неторопливо и аккуратно, так же, как ел три дня назад за общим столом. Потом глубоко вздохнул и посмотрел на поднос. — А табака вы мне случайно не принесли?