Анна Жадан - Избранные (СИ)

— Эйдан?

Он поднимает на меня взгляд.

— Да?

— Можно вопрос?

Капитан облокачивается о стол и пожимает плечами.

— Как хотите.

— Ты близок с Оракул?

Не знаю, почему этот вопрос все же сорвался с моих губ. Это не моего ума дела, но мне так не хотелось верить, что у сына и матери есть хоть что-то общее. Я лучше любого другого знаю, что капитан готов на многое — если не на все — ради своего правителя, но все же…я надеюсь, что он не такой, как моя учительница, чей взгляд исполнен холода, а сердце — червей.

— С каких это пор вы стали моей подружкой, Эланис? — усмехается он.

— Просто подумала, что раз мы проводим вместе целые сутки, то я могла бы что-то узнать о тебе.

Он задумчиво кивает, прислонив голову к стене.

— Что ж, почему бы вам не начать с более простых вопросов? Какой у меня любимый цвет? Какую погоду я люблю? Нравится ли мне смотреть на закаты? Романтичен ли я?

— Ты мог бы и не ерничать. Чтобы знать кого-то по-настоящему совершенно необязательно знать его любимый цвет.

— А, то есть вы меня знаете?

— Ладно, не хочешь — не говори. Я просто спросила.

Я стаскиваю свою черную кофту со стола, чтобы надеть ее поверх белой майки, и собираюсь уйти, но тут Эйдан подает голос. Его голова опущена, и он сидит в задумчивости.

— Я куда ближе с королем, чем со своей матерью. Для меня она такой же Оракул, как и для всех вас — человек, которого я почитаю и уважаю. Но нет, я не знал материнской ласки и внимания, если вы об этом. Меня воспитывали, как члена Элитного отряда — тут уж, сами понимаете, не до проявлений любви. Да и сам я на нее, честно говоря, не способен.

— Ты любишь короля, — шепчу я, боясь спугнуть порыв его внезапной откровенности.

Эйдан медленно кивает.

— Я предан королю. До последней капли. Не знаю, любовь ли это сына к отцу, но я верен ему. Для меня это куда более понятное определение, чем любовь.

Эйдан переводит взгляд на меня и усмехается.

— Вы не знаете своего счастья, Эланис. Ваша жизнь сложилась совсем по-другому. Возможно, не счастливее, чем у меня, но вы хотя бы знаете, что такое любовь.

В тот момент мне хотелось убить Оракул. Причинить боль всем, кто сделал из Эйдана — из маленького мальчика, которым он когда-то был — машину для убийств, во всем подчиняющуюся хозяину. Мне хотелось стереть с его лица этот шрам, это напоминание о том, в кого его превратили. Эти люди не заслужили его преданности. Ни на секунду.

— Ты не обязан так жить, Эйдан, — произношу я. — Твою волю еще никто не забирал. Так почему же ты отдаешь ее просто так?

— Что ж, быть может, это и есть проявление любви. Подчиниться кому-то, потому что сам так решил.

— Но ты так не решал. Да и кому ты подчиняешься? Почему король достоин твоей преданности?

Я подхожу к нему ближе, пока не могу в мельчайших деталях разглядеть его шрам. Карие глаза внимательно наблюдают за мной.

— Ты не заслужил этого.

Эйдан смотрит на меня, не отрываясь. Напряжение между нами возрастает и мне кажется, что его лицо и упрямо поджатые губы дрогнули. Его дыхание учащается, и я едва могу держать себя в руках.

— Поверьте мне, — его голос звучит непривычно насмешливо, — я заслужил это больше всех.

Я не знаю, что сказать, но внезапно он подается вперед и, чуть склонив голову, произносит:

— Что вы чувствуете сейчас?

Наверное, с рождения я не была в таком смятении. Я вспыхиваю, но не двигаюсь с места, потому что отступить означало бы признаться во всем самой.

— В каком смысле?

Он подается еще ближе, и я чувствую его дыхание на своих губах.

— Прямо сейчас. Что вы чувствуете?

Я стараюсь смотреть ему в глаза, не шевелясь, но мой взгляд предательски блуждает по его лицу.

Его рука внезапно прикасается к моей груди, и я готова поспорить, что он чувствует учащенное биение моего сердца.

— А сейчас?

Я смотрю ему в глаза, но внезапно чувство, которое я испытываю, сменяется злостью. Эйдан зря самонадеянно думает, что заполучил мою свободу. Она, как и мое сердце, все еще принадлежат мне.

Я перехватываю его руку и заламываю кисть, заставив его издать возмущенный, неожиданный стон.

— Еще раз так сделаешь, и Доку придется повозиться, — рычу я.

Эйдан издает нечленораздельный смешок. Я делаю шаг назад, и он потирает свою кисть, самодовольно глядя на меня.

— Вот видите.

— Что?

— Вас всего-то надо немного разозлить, и вы уже готовы бросаться в бой.

— Это было не смешно, — отрезаю я.

— Разумеется, — невозмутимо отвечает Эйдан, отходя от стола. — Мне просто нужно было понять, что именно заставляет вас бороться. И это злость.

— Не знаю, учили ли вас этому в вашей элитной школе, капитан, но некрасиво играть на чувствах других людей.

На лице Эйдана появляется легкая ухмылка, и он склоняет голову:

— На чувствах?

Меня распирает от злости. В одном Эйдан точно был прав — сейчас я вполне могла бы раскромсать ему лицо.

— Если урок закончен, вы можете не утруждать себя, — шиплю я, указывая ему на дверь.

Эйдан пытается спрятать улыбку, но у него с трудом это получается. Кивнув, он кланяется мне напоследок и бросает:

— И все же, вы абсолютно очаровательны, когда злитесь.

Я подавляю желание бросить ему вслед рапиру, но, когда за ним закрывается дверь, ловлю себя на том, что смеюсь. Я никогда еще не видела Эйдана таким игривым, таким…живым. Как будто передо мной был не капитан Элитного отряда, а мальчишка Эйдан, которого, как мне казалось, уничтожили. Возможно, шрам — это последнее, что осталось от просто Эйдана.

И все же он не помог мне забыть. С его уходом мысли о родителях снова наводнили мои голову. Тревога всегда граничит во мне где-то рядом с любым другим чувством. Слова Маккенны совершенно изменили игру. Если мои родители не продавали меня и не получали никаких денег, то у меня нет идей о том, где они могут сейчас быть…даже живы ли они. У меня трясутся руки, но я заставляю себя подумать и о другом заявлении Маккенны. На меня легла куда большая ответственность, чем просто за свою семью. Теперь на мне судьба и других Искупителей тоже.

Я отряхиваюсь от этих мыслей. Конечно же, нет. Почему я должна отвечать за кого-то еще? На ум мне приходит Алвена — этот маленький друг эльфа — и Генри. Я почти злюсь на Маккенну за то, что она переложила на меня их судьбу — как будто я самолично это выбирала. Если за все эти годы ни она, ни Нора, ни кто-либо еще не смог ничего изменить, почему все вдруг решили, что я смогу? Да кто я вообще такая?

И тут я понимаю, что она имела в виду. Сама по себе я никто, но, если мои друзья пойдут за мной…возможно, у меня появится шанс.

Опасная мысль. Очень опасная. Я стараюсь переключиться на что-то более приятное, но с удивлением замечаю, что в голове нет ни одной светлой мысли. Такое ощущение, что все внутри меня сейчас напоминает катакомбы дворца — темное, беспросветное и позабывшее о том, как выглядит солнечный свет.