Анна Дронова - Избранное

Баю-баюшки-баю.
Спи на самом на краю.

Баю-баю-баюшки.
Спи на самом краешке.
А заплачешь – пощади,
гарью края не чади.

Как яйцо пасхальное,
как кольцо венчальное —
баю-баюшки-баю —
жизнь застыла на краю.

Жизнь катилась к краешку —
баю-баю-баюшки —
ай, краюхою луны,
ай, мозолями волны.

Баю-баюшки-баю.
Спи, покамест я не сплю.

Жизнь катилась посуху —
укатилась за море.
Набери-ка воздуху.
Надыши-ка памяти.

Жизнь катилась по морю —
расстелилась по миру.

А возьму-ка на руки,
понесу, как горюшко,
милое дитя моё,
маковое зёрнышко.

Ласково несомое,
живое, невесомое,
ах, зерно, зерно моё —
да с другими зёрнами —
сеять в землю чёрную.

Не могу, а надобно
(баю-баю-жалобно)
времени отдать его
(баю-баю-прядево).

Не хочу, а ведомо
(баю-баю-преданно):
отпущу когда-нибудь
баю-баю-на небо.

Не то вороны склюют.
Не то вихри отпоют.

Баю-баюшки-баю.
Спи, пока я на краю.

Баю-баю, баю-бай.
Долог путь, да близок край.

Чтобы падать было мягче,
крепче засыпай.

Волчья душа в человечьем теле,
волчьи забавы промеж скорбей.
Я за тобою спешу, но мне ли
выйти, плуту, из твоих сетей?

Плут расставляет повсюду путы,
чтобы запутаться – так и знай!
Вечность бежит от одной минуты,
будто от волка – заяц-толай.

Там, где звериные рыщут тропы,
я пролагаю свой скорбный путь.
Волки – не рыцари, не холопы,
но каждый из нас – это волк чуть-чуть.

Там, где идут к водопою лоси,
я выступаю на смертный бой.
Волки пощады себе не просят,
хоть и хотят, как и все, домой.

Наши клыки – не острей секиры,
наши леса – не высокий храм.
Волки-собратья воюют с миром —
с малых годочков до смертных ран.

Кровью питают в бою жестоком
поле, поросшее злой травой.
То, что охотничьим кличут рогом, —
рог исключительно боевой.

Знают волчата от старой волчицы:
прут – это в будущем чей-то кнут.
Нашему брату в дары сгодится
только свобода от древних пут.

Каждому пахарю – сноп пшеницы,
каждому ратнику – щит и меч.
Нашему брату в дары сгодится
ночью луну, как жену, привлечь.

Нам недоступны слова молитвы —
голос природы велик и прост.
В час ожиданий и в час ловитвы
ловим надежду за лисий хвост.

Волку – не весело, не свирепо,
волку – больнее всего явить
душу свою… Потому что в небо
нам не смотреться, а только выть.

Нашему брату любая рана —
точно помарка в живой душе.
Нас укрывают ночные туманы,
наши шерстинки – настороже.

Мы – отщепенцы, и наша стая —
стая бродячих, но всё ж не псов.
Нашему брату молва любая —
точно зарубка в строю стволов.

Волчье лицо в человечьей маске,
в голосе смертника – хищный рёв.
Волки вверяют себя по-братски
миру – до самых его краёв.

Каждую ночь и на каждой сече,
лёгким путём выходя на бой,
будто бы оборотнем отмечен,
волк состязается сам с собой.

Ах, Россия моя, Россия —
что ты смотришь, как Евдокия?
На телеге, и с двух сторон —
по солдату: – Смотри, смотри же!
Как всё то, что ты любишь, брызжет
кровью. – Смерть, подойди, порадуй! —
Не дадут отвести и взгляду.
Слышишь чей-то – не свой же – стон.

Сон. Кошмарный и долгий сон.
Евдокия, да ты сама ведь —
не опустишь глаза! Не вправе —
ибо то, что любила, в корчах
погибает на том плацу…
Так смотри же – смотри, не морщась —
ведь красавице всё к лицу.

Даже боль, даже ужас зверский…
Взять бы нож – да родному в сердце:
то, что любишь, на волю смерти
отпустить – да разве дадут?
Руки скрутят, и жилы выжмут,
и за спину: – Смотри, смотри же!
Неоструганной цепкой жердью —
совершается царский суд.

Что, Россия моя, Россия —
так и будешь, как Евдокия,
слать вопросы – да Богу в уши —
да на небо смотреть, как в печь —
смотрит хлеб? И на всё-то воля
человеческая – доколе?
Раздирая руками душу —
ничего тебе не пресечь.

На телеге тебя увозят,
а на площади всех морозит:
от зимы ли, а то от хрипов
нескончаемых, – а сама
обернулась и смотришь – ибо
тень твоя за тобою ляжет.
Умоляешь себя сама же:
– Евдокия, сойди с ума!

Да, Россия моя, Россия,
ты – последняя Евдокия.
Не бывает минувших пыток:
всё, что пытано, так и бдит
ранним утром и поздней ночью…
Богохульствуй, молись – как хочешь.
Голос скорби остёр и прыток,
колом в горле – судьба стоит.

Нет, Россия моя, Россия,
не получится Евдокиям
позабыть, каковая участь
о сю пору любимых ждёт.
Вечно помня и вечно мучась,
ты за милым идёшь по следу.
Ты на площадь придёшь к рассвету
и увидишь, как он умрёт.

Но останется. Ибо нечем
крыть. И вечен, родная, вечен
тот безмолвный бессвязный ропот,
за которым текут века —
через сто поколений, чтобы
всё вернуть на былые вехи.
Евдокия! Тот нож навеки
прикипает к твоим рукам.

Присяга, присяга.
Человеку – не стягу,
Человеку – не мечу…
Да и важно ли – герою, палачу?

Присяга, присяга
Славянам – варягам —
Калмыкам – татарам.
Всю жизнь свою – даром

Дарёную – в руки
Собрату, кому-то.
(Всю жизнь свою – будто
На колья, на прутья!)

Присяга, присяга.
Так разве что дому
Присягает дворняга.
Без клятв, по-простому.

Расписка?.. Бумага?..
– Скупая присяга!
Вернейшая – волчья —
Последняя (молча).

Последняя (поздно!).
Присяга не звёздам —
Человеку земному.
Ножом по живому.

Человеку – не знамёнам,
По-на древках разветвлённым,
Разделённым – лево, право…
Человеку, а не славам!