Анна Дронова - Избранное

Беззащитный…
Вслед Иуде
он погибнет,
он погубит
столько губ
и столько судеб!
Кровный узел
в кровь изрубит.

У него —
жестокий норов.
Телом – лань,
а сердцем – боров.
Он сметёт
детей невинных,
а его
сметут мужчины.

Он обманчив,
он изменчив.
Старый мальчик,
хищный птенчик.
Он – табу.
Он – погибель.
Он в гробу
тебя и видел!

Не любить его
нельзя,
но кривёхонька стезя.
Не спасти его
ничем.
Ай, да сам-то, ай, зачем…

Лицедей,
лиходей.
Хоть молись.
Хоть убей.
«Кто он?» – «Милый!»
Тянет жилы,
пьёт отеческие силы…

Свет-мучитель мой служилый
да заслуженный…

Да лживый.
свет-губитель мой 2 2 Человек не может ненавидеть того, кого любит, и не может любить того, кто ведёт себя слишком низко, и не может его разлюбить. Это действительно кровный узел, который разрубается только смертью (причём, как правило, самого́ любящего) ( примеч. автора ).

Когда смертельнейшему врагу
целишь не в глаз, а в бровь,
сказав: «Это всё, что я могу», —
вот это и есть любовь.

С моею душою,
как бездна, большою
в маленьком теле —
справиться мне ли?

О нас, о наследии нашем —
да следом за дедом, за прадедом-предком.
Звенит неиспитая чаша,
со звоном подкова упала – и метка
горит из-под белой рубашки.

О них, о своём и забытом,
о том, что и время едва ли излечит.
Звенит золотое копыто,
ложится крыло на согбенные плечи.
Душа прибывает без свиты.

О ней, о родной и желанной,
невесте безвременной – плакать довольно.
Горит незакрытая рана,
звенят стремена – оступаться не больно,
и жить – наконец-то не странно.

О том, что давно отболело,
но с сердцем беседует жаркою кровью.
Качаешь своей поседелой —
и путаешь вдовью любовь и сыновью.
Раз пытан – так, видно, за дело.

Вздохнут – и своею дорогой
отправятся люди – невинные судьи.
Раз пытан – так, значит, за Бога.
Не жизнь и не смерть – а концовка прелюдий,
верхушка осеннего стога.

Вершина горы или мира,
а мать говорила: ходи и не трогай.
Звенит за спиною секира —
а может, палач опоздает немного,
присев на пороге трактира?

Но время не споишь слезами —
ещё поискать бы такого служаку!
Не скроешь – оно перед нами,
не смоешь сухими трактатами всяко.

А всё же ступай – и по первому знаку
вскрывай нерадивую память.

Наши пращуры, будто кони,
в мыле, в пене, в пыли, в загоне
ржут и рвутся – держись верхом!
Корм овсом, и пшеном, и ржою…
Только небо – своё ль, чужое —
всё ж милее, чем двор и дом.

Стонут лошади, будто деды…
Ваша воля – меха-монеты,
наша воля – наждак-пятак!
Годы-горы – стеною белой…
Что б ни деялось, будем делать
всё по-своему – да не так!

Разгуляться бы ветром в поле!
Нам бы вольницу – всю бы волю
распоясали – до небес!
Наше прошлое, как кобыла,
тянет лямку свою уныло…
Наши символы – конь и крест.

Жизнь, делённая строго на две:
дань грядущему – славной жатве,
дань былому – степной золе…
Наши прадеды – наши братья!
Наше прошлое – вдовьим платьем —
чуть наброшено на Земле.

Души натянутая нить,
Души разорванная нить:
Швее не сшить.
Змее не свить.

Души оторванный рукав,
Души оборванная ткань:
Вся рвань, растянутая дрань…
Она заштопана слегка,
Вполоборота, в полстежка.
Душа-рукав, душа-рука:

Душа – надорванная…

Дано мне тело – что мне делать с ним,
Таким ненужным и таким чужим?

За участь горькую дышать и жить
Кому, скажите, мессу отслужить?

Я и добыча, я же и клинок.
Мой образ слаб, мой голос одинок.

На первой из страниц небытия
Однажды ляжет подпись и моя.

Дано мне тело – кто б его забрал!
Не память, а подрезанный штурвал.

Иду за край и дальше через край.
Дано мне тело – даром забирай!

Одна в бою, последняя в строю,
вопросом риторическим встаю.

Дано мне тело – кто бы взял назад?
Дано мне тело – не моё стократ.

Мракобесие. Смерч. Содом.
Берегине – гнездо и дом.

Смерть. Братание на мечах.
А для матери – всё очаг.

Где стрела попадает в цель,
там и ставится колыбель!

Где от крови черным-черно,
там и вьётся веретено.

Где сыны бередят отцов,
там у женщины – стол и кров.

Где за пазухой нож лежит,
там у Лады в ладонях – жизнь.

Там, где горе на всех путях,
мать с улыбкой несёт дитя.

Там, где в битву идут мужи,
жёны им выплетают жизнь.

Где у князя – опять раздор,
у княгини – и дом, и двор.

Где у княжича – смертный бой,
у княгини: «Вернись домой!»

Где у князя: «Иду на Вы!»,
где спешит по пятам травы

боевитый и верный конь,
там княжна бережёт огонь.

Где солдаты, как псы, в бою
обретают судьбу свою,

там в кровавом чаду сестра
греет снадобья у костра,

чтобы вылечить раны их…
Ибо то, что глазам других —

мракобесие, смерть, Содом, —
то хозяйке – любимый дом.

Будьте ещё печальней!
Знайте: невесты нет
в ласковой привечальне,
в опочивальне лет.

Если признаться честно
и не таить греха —
смерть – вот и вся невеста
нынче у жениха.

В свадебную обнову
облачена с утра.
Над головою снова,
снова струит фата…

Сразу – отцеловать бы!
Ёжится, гнёт своё:
все женихи до свадьбы
умерли у неё.