Юлиана Чернышева - Кривые дорожки к трону

Имя Тарессы Таури, как, впрочем, и Элейн Роуди, нигде не фигурировало.

Следующую неделю не только столица, но и почти вся страна, за исключением разве что отдаленных сел и деревень, были похожи на растревоженный улей. Шли задержания и обыски, допросы и сканирования, розыск тех, кто успел вовремя скрыться от законников. Судьи и обвинители работали на износ, а о сотрудниках департамента и говорить не стоило — некоторые буквально ночевали на рабочих местах. К счастью, Ирвин к последним не относился и спать всегда возвращался домой. Уставший и измотанный, но это не имело значения, пока он обнимал меня во сне.

Я же на работу так и не вернулась, осознав, что после произошедшего не смогу заставить себя взять в руки артефакт, который, возможно, стал причиной чьей-то травмы, смерти или разрушенной жизни. Джерам таким решением был искренне расстроен, но и отговаривать не стал, верно поняв причины, к этому побудившие. К той грязи, что неизменно сопровождала службу эксперта департамента правопорядка, способен привыкнуть далеко не каждый.

Внезапно образовавшееся свободное время я тратила на отдых и походы по гостям. Месяц шелкового алькова уже истек, но во дворец мы пока так и не вернулись, так что в личные порталисты, а заодно и охранники, кажется, Ир назначил мне Ладамира. А внушение ни в коем случае не оставлять меня одну, сделанное вроде как втайне, я хоть и слышала, но оспаривать и не подумала. Потому что сама страшилась одиночества, хоть и не признавалась в этом вслух.

Таресса снилась мне несколько раз после той ночи. Иногда она представала в образе кукловода, и от уродливо искривленных пальцев тянулись нити к ногам и рукам Ирвина, чьи глаза походили на две полупрозрачные стекляшки. Иногда — в образе суккуба, и тогда одежды ее были ужасно вульгарны, а тело извивалось в диком подобии танца вокруг несопротивляющегося Истара. И хотя утро разгоняло ночные страхи, ощущение от их липких и противных объятий проходило далеко не сразу.

Так что Дэму я была даже рада, без стеснения знакомя с сестрами и их семьями, а потом и с Налиадой, муж которой тоже проводил на работе сутки напролет. И с интересом наблюдала, как язвительный и нахальный Ладамир превращается в саму галантность и воспитанность.

Правда, были и те разговоры, при которых он не присутствовал. В первую очередь в тот день, когда папа, против обыкновения, пригласил меня не в кабинет во дворце или в доме, а на прогулку по арлу Таури. И там, медленно шагая по дорожкам меж кустов и клумб, рассказал настоящую историю того, как у него появилось столько дочерей. Это было настолько непривычным, почти неправдоподобным, что я проронила за все время лишь пару фраз. Остальное же время звучал его рассказ, больше походивший на исповедь. Лицемерная правдолюбка в лице тетушки почти не обманула, но преподнесла все так, как удобно было ей. В действительности ни одна из девочек не приходилась отцу ребенком по крови. Как ни иронично, за исключением меня и Истара. На не прозвучавший же вопрос «зачем?» ответ я нашла сама.

У заривийцев существовало такое понятие, как ана-рак-тари — плата перед богами. Когда человек чувствовал, что он прогневал богов, и желал искупления, то сам назначал цену, которую готов заплатить. И если все получалось, как задумано, то считалось, что грехи прощены. Наверное, принятые на воспитание чужие дети, дочери тех, кто продавал себя за деньги, и были папиным ана-рак-тари. Долгой и кривой дорогой к прощению.

Еще более шокирующим была вовсе не просьба отца ничего не рассказывать сестрам — этого я не собиралась делать и так, а то, что он решил посоветоваться со мной в одном вопросе. И, может, это было не слишком честно по отношению к Нейни, Диатриссе, Беренис, Гвен, Денизе и даже ко мне самой, но двух вариантов ответа быть не могло. Никто из младших больше не должен был выходить замуж по расчету. Отныне каждая из них имела право сама выбирать судьбу и того, с кем ее связать. И что-то подсказывало, что свадьба Клары ждала нас в самом ближайшем будущем.

Но главным, о ком были все мои мысли, все равно оставался Истар. Почти неделю над разрешением его ситуации бились лучшие менталисты Дастара, но пока брат все равно оставался под влиянием плетения. Никто не мог знать достоверно, было ли это очередным коварным планом Тарессы или же ее упущением, но свищ сработал не так, как должен был. И вместо того чтобы продолжать вести обычную жизнь во всем, что не касалось прямых приказов «хозяина», Ис стал полностью от них зависим. Он не спал, если ему не велел этого сделать Ирвин, не ел, не ходил по комнате. Существовала лишь оболочка человека с туго связанной заклятием душой.

После единственного посещения его в закрытом крыле «Лилейника» я еще долго не могла справиться со слезами, а уж зрелище сидящей на кровати куклы, в которой едва угадывался настоящий Истар, преследовало и того дольше. Это было куда хуже смерти, и все чаще я думала о том, что наказание Тарессы стало слишком легким для нее. Куда справедливее было подвергнуть ее тому, на что собиралась обречь кого-то она, изначально создавая артефакт.

Когда нас с мужем вызвали во дворец, мы готовились к худшему. Это было ужасно, но позволить родному человеку и дальше существовать в таком состоянии — ужаснее стократ.

Его величество был хмур, а отец даже не поднял взгляда, когда мы вошли, продолжая вручную править писарь, как будто этим некому было заняться.

— Отец? — Ир прикрыл дверь за нашими спинами, подводя меня к свободному креслу и помогая присесть, подчинившись взмаху руки короля. А затем опустился рядом и сам. — Есть новости?

— Есть. — Лайд Инзор взглянул на папу, но тот по-прежнему не считал нужным отрываться от своего занятия. — Мне сообщили, что нашли способ снять с Истара заклятие без опасности для его жизни. — Новость была хорошей, даже отличной. Только по тону сказать этого было нельзя. И следующие слова все объяснили: — Велика вероятность, что память при этом сохранить не удастся. Точнее, надежды, что ее вообще возможно сохранить, практически нет.

Я закрыла глаза. Упования на удачный исход утекли как вода сквозь пальцы.

— Мы все равно должны попробовать, — отозвался спустя полминуты молчания Ирвин. — Хуже, чем есть сейчас, уже все равно не будет. Мы не можем лишить его шанса на нормальную жизнь.

Король переглянулся с отцом, наконец-то соизволившим поднять глаза. Кивнул, словно подтверждая или разрешая что-то, и произнес:

— Даже если все пройдет хорошо, Истар Аратэр может умереть.

Я нахмурилась от непонимания и от кощунственных мыслей, которые сразу же пронеслись в голове. А отец поднялся из кресла и прошел к небольшому столу, вынимая из папки на нем два плотных листа бумаги. И, вернувшись, протянул их мне, жестом предложив Иру посмотреть тоже.