Грим - Облеченные в облако [СИ]

То-то он показался Щедрухе наглым и подозрительным. Уж не пошли ли по домам эти ушлые подберезовики, обижая и без того вдов ничтожными ценами? Даже холодно стало спине, а дыхание замерло.

— Шля…шля… шляпу сними, — пролепетала хозяйка, в то же время обмирая от ужаса, но мужичок вдруг присел, потом невысоко подпрыгнул, напустил туману и в том же тумане исчез.

Этот кислый туман еще сутки стоял в избе, не смешиваясь с тем, что окутывал город.

Туман нисходил и распространялся порциями — видно дракон время от времени испускал из себя облачко. Эти облака различались оттенками серого — в сторону синего или сиреневого, или оранжевого, если Бог даст, да и пахли по-разному: лисичками, черными трюфелями, груздями, и при воздержании ветра могли висеть неподвижно часами.

Ближе к полудню стало темней, теплей, словно небо еще скукожилось. От сырости взялась слякоть, дороги развезло вдрызг, земля же по самые недра ненастьем насытилась. Так что плотник Петров, с женой и другой живностью вышедший, было, из города, вынужден был из-за бездорожья поворотить вспять.

С тех пор он впал во временное умственное помутнение. Что-то на него нашло, а нашедши, трансформировалось в небобоязнь. Врач ничего не признал, хотя были признаки. Платоническая любовь к абсолютному и прежде была ему свойственна. Ныне же, несколько отойдя от Платона, он стал утверждать, что идеи не обитают на небесах, а витают над нами — как стая ворон над стадом свиней. Измученное туманом, грибами, слухами, в страхе перед возможностью еще и ментальных атак, и без того невеселое население приуныло совсем.

Граждане у нас излишне доверчивые. А Петров, конечно, хороший плотник, но платоник плохой. Позже видели, как вынув из колодца Голландца, он что-то страстно ему втолковывал, тыча пальцами в небеса. Голландец же только задирал голову и ухмылялся, предпочитая считать, что это небо обдолбанное, а не он.

Вечерело, смеркалось. Мрачнело. Елевидимость сменилась полнейшей тьмой. Земля, придавленная многотонной драконьей тенью, притихла. Жизнь жителей замерла. Лишь сновидения, ровно враны, черны, заставляли их кричать и ворочаться.

Да Петров, уставившись в небо, до глубокой ночи грозил ему кулаком.

Едва рассвело, Дёму растолкал Аркадий:

— Вставай. Отправляться пора.

— На озеро? — встрепенулся солдат.

— Следуй за мной.

Аркадий двинулся вглубь пещеры, Дёма за ним. Отдохнувший, омытый сном, он готов был следовать куда угодно.

— Пещера сквозная, — объяснял по пути вожатый. — Мы сплавимся по молочной реке прямо до озера. Завтра будем там. Пока ты спал, я наломал сучьев и соорудил плот. Главное, что делать нам ничего не надо: сел и плыви. Можешь даже продолжать спать в движении. Река тебя сама в озеро вынесет. А уж как вынесет, тогда держись. Посреди озера образуется водоворот. Вернее: млековорот. Нас затянет в эту воронку. Тогда не зевай, хватай меня за пятку. А уж я к гроту выгребу.

— Охрана в гроте порядочная?

Но Аркадий сделал вид, что не расслышал вопрос.

Плотик был утлый, но довольно уверенно держал двоих на плаву. А манипулируя лопастью в кормовой его части, можно было немного лавировать.

Пещера и впрямь оказалась сквозная и изрядно извилистая, следовавшая прихотливым изгибам молочной реки. Едва они вынырнули из нее на восточный склон, как ударило солнце, засинело небо, зазеленела растительность. Этот склон вопреки западному имел более разнообразный ландшафт. Западный был сущей пустыней. Хотелось тут же забыть о нем. Солдат и забыл.

Кроме мух в воздухе парили и бабочки, и стрекозы, выше них реяли птицы, в ветвях пряталась дичь, из-за стволов казали хари какие-то существа, вначале принятые Дёмой за хамов, но это оказались широконосые беззлобные обезьяны, четверорукие и без хвостов. Из прибрежных кустов порой доносилось жутковатое чавканье. Однако зоография не исчерпывалась насекомыми и обезьянами. Попадались и другие животные.

Дёма поневоле залюбовался идиллией. Деревья, нагнувшись, щиплют траву. Жирафы и страусы щиплют деревья. Там, глядишь, хамы ощипывают страуса и уже ощипали почти.

Дема снял с себя хаки — позагорать, да чтоб издали сойти за хама, которые свою наготу не скрывали. Прометей же и без того был едва ли не гол, а отвечая на хамские приветствия с обоих берегов, и вовсе вел себя неприлично.

— Это для конспирации, — объяснил он. — Пусть за хамов нас принимают.

— А догнать они нас не могут на лодках или плотах?

— Не смеши… На лодках… Они и плота-то связать не могут. Не дано. Только соорудят — как он тут же тонет. Не способны к осмысленному ремеслу.

— А рыба в реке есть? — спросил Дёма.

— Рыба есть, отчего ж ей не быть. Да и лягушек мы запускаем в запруды, чтоб не скисало. Бывает, раки зимуют, но не всякий сезон. Речка ничего, быстрая. Чует куда течет. Раньше мы всем народом кормились возле нее. И сыр, и кефир добывали. И йогурты на десерт. А эти, — Аркадий Иваныч презрительно кивнул в сторону берега, где ковырялись хамы, — и киселя-то толком добыть не могут. Вперемешку с песком едят. Хотя на порогах молоко само сбивается в масло, ходи да скребком соскребай. А когда не разбавляют дожди, то и не молоко течет — чистые сливки. Страшно подумать, что с ними будет, если вдруг прекратится лактация. А когда-нибудь прекратится — не вечно ж дракону молочным быть.

— Так эта река дракона питает? — удивился Дёма.

— А что ж ему, желудочным соком питаться?

— Что же является источником молочной реки?

— А ничто. Взялась откуда-то и течет.

— Так не бывает, — возразил Дёма.

— Еще как бывает. Откуда, думаешь, вселенная взялась?

— Эт-та…

Дёма задумался. Он вполне отчетливо понимал, что встречный вопрос Аркадия относительно вселенной — не по существу. Сравнение не корректное. Самозарождение молочной реки и вселенной — даже при наличии в ней Млечного Пути — вещи совершенно разные. А если дракон способен сам себя пропитать, вырабатывая для этого из себя молоко — то это что ж? Получается вечный живой двигатель?

В вечный двигатель Дёма не верил. И даже подрался по этому поводу с Филимоновым, который первый напал и наговорил лишнего.

— Так и тут, — завершил дискуссию Прометей, приняв молчание Демы за согласие с его несерьёзной версией.

Про себя Дёма решил, что этот Аркадий не настолько грамотен и просвещён, каким хочет казаться. Не такой уж он Прометей. А раз так, то не стоит полностью на него полагаться, а более самому кумекать, что к чему.

— А нормальный реки тут есть? — спросил он.

Солнце припекало изрядно. Мучила жажда. Употреблять молоко он почему-то брезговал.

— Есть, как же, ручьи. Есть подземные русла, осуществляющие кровоснабжение.