Маргарита Дар - Невеста палача

— Пей, — предложил мужчина, сделав показательный жест, поднеся ладони к губам и опрокинув их так, словно сам что-то выпил.

Венария помедлила, затем взяла миску в тоненькие ручонки, глотнула содержимое. Белая жидкость понравилась ей, быстро допила остатки и протянула опустевший сосуд хозяину дома, молчаливо прося добавки. Не удивительно, что ей хотелось еще, ведь за пять сотен лет, есть доводилось лишь пещерных жучков, да пить капающую со сталактитов воду.

Мужчина с улыбкой на устах наполнил миску. Осушив и ее до дна, венария осмелела, принялась рассматривать человека, убранство комнаты, вытягивать шею для обзора. Созерцаемых предметов она не знала, но все, что попадалось на глаза, нравилось ей, поэтому, выбравшись из угла, стала подходить к вещам и указывать на них пальчиком, при этом, в красноречивом молчании приподнимая брови, словно спрашивая, что же перед ней. И похититель с радостью отвечал:

— Стол, стул, тумба…

Венария указала на него, и мужчина расплылся в более широкой улыбке.

— Я? — шутливо спросил он, хлопнул ладонью по груди, и, дождавшись подтверждающего кивка, ответил, — Я — Урсус.

Но когда загадочное существо указало на квадратный предмет, висевший на стене, лицо мужчины переменилось, помрачнело, а глаза наполнились слезами печали, и он тихо прошептал:

— Портрет.

Небольшая миниатюра, с изображением лика покойной дочери, запечатленного одним бродячим мастером живописных дел, в благодарность за спасение от волков в лесу, располагалась на самом видном месте. Девочка на картинке выглядела словно живая, поэтому венария снова указала на стену, в попытке узнать, кто же это. Понимая без слов, что от него требуют, мужчина ответил:

— Это портрет моей дочери. Ее жизнь, и жизнь ее матери, унесла болезнь, и теперь я остался совсем один. Но ты так похожа на мою милую маленькую Флорию…

Он не смог закончить начатую фразу, голос дрогнул, по щеке покатилась скупая мужская слеза. Венария словно почувствовала боль и страдания мужчины, внимательно вгляделась в портрет и промурлыкала:

— Флория.

Мужчина в недоумении уставился на существо, и на мгновение, позабыв о печали, выпалил:

— Ты говоришь!

— Говоришь, — просто повторила венария.

— Тогда скажи, останешься ли ты со мной, не покинешь?

— Останешься со мной? — эхом вторило существо, склонив голову на бок.

Время шло, венария прижилась у одинокого мужчины, тот бережно заботился, охранял, оберегал ее, называл именем покойной дочери. И все же, иногда, вечерами он подходил к портрету истинного дитя, подолгу глядел на милое родное личико, наполнявшее сердце болью и горем. Позже усталость брала верх, и тогда он отправлялся в постель, изможденный, усталый, потерянный.

Новоявленная Флория, поначалу спокойно наблюдала мрачное поведение Урсуса в моменты печальной скорби о покойной. Но постепенно, по мере привыкания к человеку, опекавшему ее, в сердечке венарии зарождалось новое чувство — жалость. С каждым разом, видя терзания благодетеля, ей все больше хотелось облегчить ему невыносимые душевные страдания. И наконец, забыв об осторожности, существо решилось на опрометчивый шаг.

Густой вечерний сумрак накинул темное покрывало на землю, Урсус в очередной раз печально глядел на портрет покойной дочери, венария приблизилась к нему, дотронулась до крупной грубой руки, стараясь привлечь внимания.

— Моя маленькая Флория, — натянуто улыбнулся мужчина, — ты единственная радость, оставшаяся в моей жизни.

Венария склонила голову на бок, пристально глядя на опекуна, не произнеся ни слова, завела руку за спину, что-то соскребла с кожи. Протянув ладошку вперед, показала поблескивающую золотую чешуйку.

— Что это? — спросил Урсус.

Венария не ответила на вопрос, указала на портрет:

— Подай!

— Зачем? — удивился мужчина, но словно зачарованный, снял картинку со стены, протянул к вытянутой маленькой ручонке.

Портрет оказался в цепких пальцах существа. Венария растерла волшебную чешуйку в порошок, посыпала изображение, аккуратным движением уложила на пол и отступила. Через мгновение легкая вибрация заполнила комнату, дрожащий портрет скакнул на месте, образовалось странное облачко прямо над ним, принялось расти. Достигнув метра в высоту, замерло, колыхнулось, затрепетало сильнее, вырисовалась отчетливая форма детского человеческого тельца. На узнавание не потребовалось времени, перед горюющим отцом предстало умершее дитя в любимом стареньком платьице зеленого цвета, тряпичных башмачках и с зачесанными назад каштановыми локонами, заплетенными в тоненькую косичку. Девочка могла показаться вполне живой, если бы не легкая прозрачность, выдававшая ее возвращение из потустороннего мира.

— Папочка, — детский голосок зазвенел в ушах Урсуса, стоявшего в оцепенении, не понимавшего, спит он или бредит наяву. — Папочка, мне холодно.

Мужчина вздрогнул, словно от резкого удара, бросился к ребенку желая обнять, согреть, протянул сильные руки и тут же отпрянул. В теле девочки не ощущалось ни твердости, ни гибкости, образ, призрак, вот чем являлось дитя, призванное магией чешуи из мира теней.

— Что же это? — простонал Урсус.

— Это душа, — тихо ответила венария, — ты тосковал, я позвала, она пришла.

— Но я даже не могу ее обнять, — голос мужчины сорвался на хрип, и он в отчаянии закрыл лицо руками.

Существо вздохнуло, отскребло еще одну чешуйку со спины, и, растерев в порошок, осыпало золотой пыльцой фантом ребенка. Результата не потребовалось долго ждать, прозрачность духа исчезла, плоть окрепла и малышка, сделав шаг в сторону мужчины, радостно захлопала в ладоши, закричала:

— Папочка, смотри!

Урсус поднял красные глаза, полные слез, руки его дрожали, потянулся к дочери, осторожно тронул подол зеленого платья, не сдержавшись, схватил дитя в охапку и зарыдал.

— Папочка, почему ты плачешь? — голосок малышки звучал приглушенно, она уткнулась личиком в горячее отцовское плечо.

— Ох, милая, вы с мамой очень рано покинули меня, сделав таким одиноким.

— Но ты не пошел с нами! Почему? Мы с мамочкой скучали по тебе. Там, где мы сейчас живем очень красиво…

— Доченька, — хрипел мужчина, сдерживая рыдания, крепче прижимая к могучей груди худенькую родную фигурку, — мне хотелось уйти, хотелось больше всего на свете…

— Тогда пойдем сейчас, — просто сказало дитя.

— Нет, — предостерегла венария, — его время не пришло.

— Но почему? — в осипшем голосе Урсуса звучало страдание.

— Мир теней принимает каждого в свое время, — ответ казался простым и сложным одновременно.

— Это жестоко!

— Урсус, — позвала венария, растерянная и расстроенная поведением опекуна, — пора прощаться с детенышем.