Вадим Нестеров - В бой идут 2

Девчонки, давайте все вместе!

— Мама, блин! — рыжая опять была злой и красной. — Ну не это же старье! Ты бы еще Егора Крида своего нафталинного вспомнила!

К моему удивлению, Кристину поддержала Людмила Сергеевна, мама Татьяны.

— Цыть! Юным девам слова не давали! — и она рассмеялась звонким и очень молодым смехом. — Ты не обижайся, Аглая, да? Так вот, Аглая, чтобы ты знала — это он сейчас лысый, толстый и с мешками под глазами, в которые весь гонорар за концерт засунуть можно. А в молодости Крид был тако-о-о-й мужчинка… У нас все девочки в него влюблены были.

Тут к Людмиле присоединилась Кристина:

В общем, припев орали все пять мамочек хором:

— Ну все, — махнула рукой Ольга. — Началось! «Что бы ты понимала, доча, это молодость наша»… Опять весь вечер этот рэп дурацкий слушать будем.

— Так, молодое поколение! — в круг старшеклассников ледоколом ввалился Охлопков-старший. Петькин папа выглядел изрядно поддавшим, лысина и лицо у него были уже угрожающе-красными, зато улыбка абсолютно счастливой. — Что бурчим, кому настроение портим? Кроче так. Чтобы всякое старье вам жизнь не портило, скажите мне — в этом вашем колледже клуб какой-нибудь есть?

— И даже очень хороший — ответно улыбнулась Татьяна. — С соответствующими ценами.

— Пнял! — кивнул Пётр Петрович. — Ща… Ща… И вот так. Кроч, я тут Петьке денежку на карту кинул, вам длжно хватить. Валите, поклубитесь, оттопырьтесь, раз уж праздник сегодня. А мы тут тихонько, по стариковски, посидим… Раз уж вы нам олэксклюзив подогнали, надо же им от души воспользоваться, по взрослому хозяев выставить. Все, валите быстрей, пока матери не слышат. Петьке много не наливать!

Последнюю фразу он говорил уже быстро удаляющимся спинам.

Тридцать минут спустя, как и положено в русской пьянке, любой учет тостов пошел ко всем чертям. Общее застолье разбилась на множество мелких очагов, где каждый гудел кто во что горазд. Оба пришедших на собрание папы, обнявшись, с диким акцентом самозабвенно орали с импровизированной сцены:

Допев до конца, они принялись спорить. Митрич с помощью обеих рук и разложенных на скатерти вилок, ножей и солонок азартно изображал какую-то давнюю битву мамам заклятых соперниц. Ежеминутно слышалось «И тут, представляете…», мамы воспитанно пугались. Мамы Тарасика, Петьки и Патрика уединились втроем, выставив посередине бутылку вина, но явно не столько соображали на троих, сколько беседовали «за жизнь» и кое у кого уже подозрительно намокали глаза.

— Так, мужики, хорош, задолбали уже со своим баклажаном, третий раз поёте. — вмешалась грубая Семеновна. — Пора градус позитива приподнять, а тут, я смотрю, кое где упаднические настроения возобладали. Я вам сейчас напомню, чем настроение поднимать надо, встрянем, девки, под седую древность.

Через пять минут вся женская часть нашего коллектива самозабвенно скакала под сердючкино «Ха-ра-шо! Всё будет хорошо, все будет ха-ра-шо я это знаю, знаю», а мужики вышли на веранду — раз курить не дают, так хоть воздухом подышать.

— Спасибо, Петь, за компанию, — глухо уронил опальный чиновник. — Хорошо проорались, давно так не оттягивался, уже и забыл — когда. Ну и вообще, что приехал, не струсил.

— А я, Владислав Алексеевич, — неожиданно трезвым голосом ответил олигарх, — во-первых, не из ссыкливых, а во-вторых, у нас с тобой совместных дел никогда не было, поэтому даже если захотят предъявить — нечего.

Он повернулся к нам с Митричем.

— Спасибо, мужики, за вечер, много лет так душой не отдыхал. Серьезно, не знаю, как вам так удалось, но факт остается фактом. Пойдем мы, наверное, с Анькой потихоньку, такие вещи надо на пике заканчивать, чтобы потом послевкусие долгое было.

— Спасибо, Петрович, на добром слове, — кивнул Митрич. — У меня только одна просьба к тебе будет, важная…

— А вот это ты зря, — Пётр Петрович скривился, как съевши ломтик лимона. — Так и боялся, что что-нибудь попросите. Испортил песню, дурак! [128]

Митрич выразительно постучал пальцем по лбу.

— Вот все-таки вы, олигархи, дебилы! — уверенно заявил он. — Вам везде деньги чудятся. Родной, мне восемьдесят с лихером, я в дом престарелых помирать переехал, на кой хрен мне там твои деньги? Жизнь прожигать, бабкам в трусы с начесом засовывать? Да пошёл ты! Вот ты точно концовку облажал.

Петрович заметно смутился.

— Ну извини… Ты меня тоже пойми — все, кто со мной общаются… Все, понимаешь — 99 и девять в периоде процентов моих собеседников общаются со мной только с одной целью — убедить меня расстаться с частью моих денег. Всё, никаких других резонов нет — тока бабки. Тут хочешь не хочешь — станешь пуганой вороной, которая каждого куста боится и всех в разводилове подозревает.

— Короче, — Митрич все еще обижался, но уже немного остыл. — Я что сказать хотел. Пацан у тебя хороший. Слабоват, конечно, но не дурак зато. И добрый. По настоящему добрый, непритворно. Но он, как я понимаю, только сейчас, когда мы пару боев без него стопроцентно слили бы, мужиком себя начал чувствовать. Защитником. Спасителем. Вытаскивателем. И так далее — тема понятна. Опять же — девки. Ну сам понимаешь, вспомни себя в этом возрасте. Так вот, сейчас ему, как никогда, отец нужен. Который этой искре, появившейся в нем, погаснуть не даст, и раздует потихоньку во что-то стабильное. Ты, я смотрю, мужик нормальный, правильный мужик. Так вот — ты уж, Петрович, на работе сутками не гори, пожертвуй толику времени на сына. Пусть пару миллионов потеряешь, зато тебе в компенсацию сын родным останется.

Коммерсант кивнул:

— Спасибо, Митрич. Уяснил, выводы сделаю. Неужто и из моего тюти мужик прорезался? И это — извини еще раз. Денег не предлагаю, деньгами за такое не платят, но если что понадобится — звони, прямой контакт я тебе кинул.

Иди уже, — махнул рукой Митрич. — Пойдем, на посошок накатим, забирай свою Аньку да вали. Увидимся еще.

Мы вернулись в общий зал, где дикие танцы уже завершились, и наступило то приятное умиротворение, когда праздник явно заканчивается, пора уже прощаться и откланиваться, но можно еще посидеть последние пять минут — «на чемоданах», как я это называл.