Джордж Норман Липперт - Руины Камелота (СИ)

— Я не дам ему имени без Дэррика, — повторила упрямо Габриэлла. — Может, ребенок даже дождется возвращения отца. Иногда, роды наступают позже, чем говорят лекари.

Сигрид кивнула, соглашаясь.

— Возможно, милая. Но на твоем месте, я бы не стала рассчитывать на такие вещи.

— Ты не на моем месте, Сигрид, — категорично заявила Габриэлла. — Твои детородные дни давно в прошлом. Это моя беременность, и я выбираю ждать.

Она тут же пожалела о своих словах. Она была взволнована и сердита, чувствовала усталость и дискомфорт, но это не давало ей разрешения говорить так резко с женщиной, которая практически воспитала ее.

— Прости меня, Сигрид, — сказала она, останавливаясь и обращаясь к пожилой женщине. — Это было жестоко с моей стороны. Пожалуйста, прости меня.

Сигрид лишь кивнула. Спустя мгновение она улыбнулась, однако, Габриэлле показалось, что в ее улыбке был намек печали. В конце концов, у Сигрид не было собственных детей. И они возобновили свою прогулку.

В тот вечер на эту тему больше не было сказано ни слова.

Летние месяцы быстро сменили друг друга, приближалась осень, живот Габриэллы стал круглым и уже заметно выдавался вперед. Ребенок внутри шевелился иногда, вызывая восторг и нежные чувства у своей матери. Она читала ему сказки, когда он был активнее всего, и поглаживала его сквозь натянутую кожу живота, когда он вел себя спокойно. Она не удивилась, когда стала думать о нем, как о мальчике, основываясь исключительно на уверенности Сигрид.

Сигрид редко ошибалась в таких вещах. Габриэлла уже давно задавалась вопросом, не было ли какой-то слабой частицы ведовства в крови женщины. Такое, конечно же, случалось. Ведьмы и колдуны иногда рождались в немагическом мире. Тоф сам так сказал. Часто такие люди проводили всю свою жизнь, не осознавая своих способностей, испытывая только смутные магические выражения — способность гадать по чайным листьям, или находить воду под бесплодной землей, или предсказывать внезапные бури и весенние паводки. Естественно, такое происходило крайне редко, и выражалось еще более таинственно, но, если у кого и был намек на магический дар, это была Сигрид.

Таким образом, Габриэлла поверила ей, когда та объявила неродившегося ребенка мальчиком. Она даже, несмотря на упорное нежелание делать это, начала рассматривать имена для сына. Но все было напрасно. Существовало слишком мало королевских имен на выбор, и она одно за одним примеряла их к своему ребенку, проверяя, как они подходят ему. Ни одно из них не казалось достаточно правильным в ее воображении, но Габриэлла знала, что она найдет идеальное, когда придет время.

Дэррик поможет ей в этом.

Когда на землю опустилась осень, и королевские войска должны были вот-вот вернуться, как было запланировано, Габриэлла старалась держаться подальше от академического собора. Это было сложно. Она позволяла себе одно посещение в неделю, и всегда притворялась сама перед собой, что приходит туда по какому-то другому делу — чтобы принести послание для профессора Тофа или с целью инспекции новых учеников, но никто не сомневался в реальных причинах ее посещения.

Галерея свеч вечно была наполнена безмятежным деловитым мерцанием тысяч крошечных огоньков. Ее собственная свеча горела ярко, ее пламя поднималось почти в два раза выше остальных свеч, горевших вокруг нее. Конечно, причиной этому был ребенок внутри нее, добавляя свое собственное тепло к пламени ее свечи. Довольно скоро он родится, и его свечение отделится от нее в ожидании того дня, когда он сможет зажечь свою свечу. Это вызывало восторженные чувства видеть собственное пламя, горевшее этим странным двойным светом, но не это было настоящей причиной, по которой она посещала галерею свеч. Окинув взглядом собственную свечу и свечи ее семьи (включая холодную, темную свечу ее давно умершей матери), она шла дальше по проходу, останавливаясь перед нишей семьи Дэррика.

Его свеча стояла там, ярко мерцая каждый раз, когда она приближалась, затаив дыхание. И каждый раз она с облегчением выдыхала, увидев ее. «Конечно, Бри, — казалось, говорил голос Дэррика в ее голове, полный ласковой уверенности. — Как я уже говорил тебе, здесь мое сердце. С тобой и ребенком в твоей утробе…»

За неделю до рождения ребенка, когда летняя жара окончательно оставила землю, и листья, словно обессиленные, опали с деревьев, Габриэлла вышла из Собора через задний вход и оказалась перед кладбищем.

Могила Рисс была ярко залита солнечным светом и устлана листьями, так что свежая грязь была с благодарностью скрыта. Надгробным камнем служил простой обелиск, с высеченным на нем именем и единственной короткой фразой «В возрасте восемнадцати лет».

— Мне так не хватает тебя здесь, Рисс, — тихо сказала Габриэлла. Налетевший порыв ветра поднял опавшие листья и унес ее слова прочь. Она вздохнула.

— Мне так одиноко. Я редко вижу Констанцию теперь, когда школа закончена, и я вышла замуж. К тому же, ты единственная, кто всегда была… была…

Она остановилась, не зная, как закончить предложение. Слова ускользнули от нее. Рисс поняла бы ее, так или иначе, даже без каких-либо объяснений. Возможно, как раз этого Габриэлле не хватало больше всего, этой близкой дружбы, которая, казалось, существовала за пределами слов и разума. Она вспомнила ночь смерти Рисс, вспомнила свою первую мысль, промелькнувшую в голове, что это была Констанция, которая проснулась и обнаружила у себя в спальне скрывающегося Гете. Иногда (хотя она ненавидела себя за это), она хотела, чтобы это оказалось правдой.

— Рисс, — сказала она, поднимая взгляд на пасмурное осеннее небо. — Рисс, все кажется таким пустым без тебя, особенно теперь, когда Дэррик уехал. Что бы ни случилось, ты всегда была веселой. Полной радости. Как будто ты была невосприимчива к любым неприятностям. Сейчас мне бы не помешало этого. Как же я ненавижу то, что тебе пришлось уйти. Я ненавижу… Я ненавижу их за то, что они забрали тебя…

Слезы навернулись на глазах, размывая небо и кладбище вокруг нее. Как всегда Габриэлла пыталась сдержать слезы. Она с досадой стерла их и почувствовала, как знакомая смесь страдания и гнева поднимается внутри нее. Она оглядела кладбище. Хмурая тень пробежала по ее лицу, взгляд заметил что-то, прислоненное к ближайшему дереву: ржавую лопату с деревянной, гладкой от частого использования ручкой. Покачав головой, она отправилась туда, сначала не спеша, а затем переходя на решительный шаг. Габриэлла схватила лопату, проходя мимо дерева, и ускорила шаг, направляясь к задней части кладбища, той ее части, которая находилась за пределами освященной земли собора.