Джордж Норман Липперт - Руины Камелота (СИ)

И Гете там был. Его тело стояло прислоненное вертикально к столбу.

Меродах с усмешкой вышагивал между трупов, едва не наступая на них или отпинывая их в сторону, когда проходил, и Габриэлла пыталась докричаться до него, умоляя больше не причинять им зла.

«Они уже мертвы! — пыталась она крикнуть сквозь сомкнутые губы. — Пожалуйста, не причиняй им зла! Позволь мне прийти и забрать их, чтобы почтить достойным погребением! Пожалуйста!»

Но безумец не слышал ее. Он бесконечно ходил, задумчиво бормоча и барабаня пальцами по короткой бородке, и каждый раз, когда его тень падала на эти бледные лица, Габриэлла съеживалась от беспомощного страдания, не в силах отвести взгляд, но и страшась смотреть.

А потом Гете начал двигаться. Он был мертв, но все же он выпрямился, отодвинувшись от столба, на который он опирался. Его глаза не смотрели ни на что, но они повернулись к ней невидяще. Его губы ощерились в пародии на улыбку, показывая гнилые зубы и черные десны. Его правая рука рывками поднялась, словно рука марионетки, а затем неуклюже опустилась на меч у его полуразложившихся бедер. Он промахнулся, снова дернулся, и наконец схватился за рукоять. Оживший труп медленно вынул меч из ножен. Лезвие было липким от засохшей крови.

Тело Гете двинулось вперед. Его походка не выглядела человеческой, каждый шаг был разной длины, его ноги безвольно шаркали по земле. Голова откинулась назад, ухмылка по-прежнему была на лице. Меч поднялся в воздух. Он собирался разрубить тела только ради мрачной забавы Меродаха.

Или, возможно, вовсе не это было его намерением. Возможно, он затевал нечто худшее…

Габриэлла попыталась закричать сквозь пелену сна. Она сползла на мерзлую землю, сбрасывая плащ, которым она накрывалась. Перышко проснулся. Он поднял голову из-под крыла и всмотрелся в своего спящего товарища. Она стонала и билась в свете гоблинского огня, ее волосы рассыпались по лицу.

— Нет… — пробормотала она. — Нет, Гете. Уходи прочь. Ты просто тень, призрак. Ты мертв. Не надо… — Она приняла жалкую позу, в ее стонах звучало все больше паники, голос постепенно перешел на крик. — Нет, Гете! Это Меродах! Он использует их для забавы и грабежа! Не делай их марионетками тьмы! Нет! Не-е-т!!

И все же она не проснулась. Она перевернулась рывком на бок и издала долгий стон. Щеки были мокрые от слез. Вскоре, однако, ее беспокойство утихло. Ее дыхание снова стало ровным. Напряжение оставило ее спящее лицо.

Перышко пристально наблюдал за этим. Он подпрыгнул ближе, двигаясь в свете огня, и остановился возле плеча Габриэллы. Сон закончился. Сокол щелкнул клювом и встряхнулся.

Остаток ночи он не спал.

Утром Габриэлла принялась рыться в мешке, ища хоть какие-нибудь крошки, которые могли остаться. Она нашла желуди, которые она спрятала раньше, те, которые оказались в таинственной кучке ягод. Она съела их. Они были очень жесткими и на вкус как плесневелый пергамент, и все же ее желудок напал на них с жадностью. Небольшой всплеск энергии распространился по ее жилам, она даже почувствовала некоторое воодушевление.

Она обратила энергию на то, чтобы отправиться дальше.

Ослепительные лучи восходящего солнца пробивались сквозь облака, превращая снежные холмы в сверкающую картину. Габриэлла упорно шла, стремясь к далеким горным вершинам.

Ее мысли блуждали. Мечтания юности теперь занимали все ее время. В них она думала о своей матери. Габриэлла видела себя маленьким ребенком, сидящим на коленях матери и слушающим сказки. Мама переворачивала страницы книжек, и красочные рисунки, казалось, оживали. Счастливые зеленые драконы взлетали с бумаги и уносили ее прочь, поднимая в облака, подсвеченные золотистым светом, и в теплые, голубые небеса. Голос матери преследовал ее, рассказывая истории, и Габриэлла осознала, что вспомнила звук ее голоса, который, как она считала, уже давно позабыла.

Ее ноги неустанно двигались вперед, вычерчивая борозды на снегу, и Габриэлла возвращалась к себе, как будто издалека. Слезы стояли в ее глазах. Голод сделал ее слабой, и слабость принимала форму бреда. Она не боролась с этим. Видения были лучше, чем монотонная утомительная ходьба или разочаровывающее однообразие снежных холмов.

Горные вершины оставались такими же далекими.

— Я должна сделать это, — задыхаясь, сообщила она соколу, который кружил у нее над головой. — Я должна остановить Меродаха. Если я убью его, все будет закончено. Его армии остановятся. Камелот устоит. Все будет спасено. Все будет спасено…

Она повторяла эту мантру про себя, вынуждая себя идти вперед, бросая вызов растущей слабости своего тела. Она знала, время истекало. Армии Меродаха, возможно, уже достигли Камелота. Если она не найдет их военачальника и не убьет его как можно скорее, то все будет потеряно. Дэррик и Рисс не будут отомщены, и те, что остались, будут захвачены и убиты. Камелот падет, и все, кого она любила, погибнут.

Рассуждая об этом, используя эти мысли как кнут для своего усталого тела, Габриэлла брела вперед.

Еще одна ночь. Еще одна волна лихорадочных снов. И все же на рассвете она заставила себя продолжать путь.

— Он сказал, что я сделаю это, — выдохнула она, спотыкаясь в снегу. — Колрут. Сказал, я встречусь с Меродахом. Это… это моя судьба, сказал он. Я не умру от голода. Я не…

Она упала лицом в снег и потеряла сознание.

Через некоторое время, она ощутила, как сокол тычется в нее, осторожно клюнув в ухо. Тепло его перьев прижималось к щеке. Другая щека онемела от холода, погрузившись в снег.

Она застонала и поднялась на колени. Ее ресницы были слеплены льдом.

— Перышко, — прошептала она, потирая лицо. — Что произошло..?

Он заклекотал, и Габриэлла, наконец, смогла открыть глаза. Она оглянулась вокруг и увидела сокола, сидящего на потемневшей рукояти ее факела. Его тупой конец был воткнут в снег. Гоблинский огонь погас.

— О нет! — жалобно простонала она, протягивая руку к деревяшке. Она подняла ее, вгляделась. Древесина была совершенно обыкновенной, холодной как кость.

— Нет… нет… — повторяла она, ругая себя. — Как я могла быть такой беспечной?

Перышко вспорхнул в воздух и приземлился на ее плечо. Он прижался к щеке, как будто призывая ее двигаться вперед, но Габриэлла лишь смотрела на холодный факел в руке. Он стал символом ее миссии. Она была безнадежной. Что бы ни говорил Колрут, она погибнет в этой снежной степи от голода и холода.

Она опустила факел и села на корточки. В течение нескольких минут она просто наблюдала за заходящим солнцем, замерзнув так сильно, что уже не дрожала.

Потом, просто потому, что она не знала, что еще делать, она с трудом поднялась на ноги. Медленно, запинаясь, она снова пошла.