Павел Васильев - Из пыли времен (СИ)

— В Ардегралетте магия ему не поможет. И теперь у меня есть Когуар! — Лита многозначительным жестом переложила на стол Черный Меч, до этого покоившийся рядом, злорадная усмешка растянула губы. — Черный Меч Воина!

Адерик оцепенел. Признаться, когда он увидел этот черный клинок, что-то и впрямь шевельнулось в сознании…

— Зуб Дракона? Но он же никому не подчиняется, кроме хозяина!

— А еще говорят, что никто не может его поднять, — Лита демонстративно подняла меч еще раз и подмигнула: — Дитя Солнца — не кто-нибудь! Инниут на моей стороне!

При упоминании Богини на щеках Саодира дернулись желваки.

— Я бы не стал так уж безоглядно доверять ей, — пробормотал мальчик.

Но Лита не повела и ухом, блеснув изумрудами.

— Холар в Ардегралетте! И без своей магии, он — всего лишь мясо на поживу воронам!

Адерик буравил столешницу тяжелым взглядом, словно не мог найти правильное решение, с шумом выдохнул:

— Жизнь за жизнь. Я больше не положусь на Богиню.

Кин недовольно скривился и пробубнил что-то себе под нос: что-то совсем непонятное, будто на незнакомом языке.

…Во сне Лита вновь стояла у пещеры, ведущей в Хемингар, и нефритовое море колыхалось от легкого дуновения ветра. Она вновь увидела, как мама тянет к ней руки, ощутила теплую ладонь на щеке. Увидела, как лучи Золотого Солнца касаются ее, как тело осыпается на землю; и зелень вокруг начинает меркнуть, теряя краски…

Из пещеры вышел Зверь — черная шерсть искрилась под палящими лучами, отливая синевой. Зубы скалились, слюна капала с губ; острые, словно лезвия кинжалов, когти торчали из растопыренных пальцев.

И вновь он преобразился, лишь только покинул чернеющий зев пещеры, и тела коснулось солнце Яркого Мира. Перед Литой вновь предстал высокий могучий воин с иссиня-черными волосами, собранными на затылке в «хвост», и такой же черной бородой, сплетенной «косичкой» и перехваченной серебристой лентой.

От Зверя в нем осталось: уголь волос и два непроницаемых обсидиана глаз, в котором играли языки пламени, да, пожалуй, такие же острые клыки, оттопыривающие верхнюю губу.

И снова он бросился на нее, и она ощутила за спиной кого-то неизмеримо могучего, будто чья-то ладонь ободряюще легла на плечо, вливая силу и уверенность. И Лита вновь не ударила мечом, а вскинула перед собой руку — янтарное пламя метнулось с раскрытой ладони, окутало Зверя; едкий запах паленой шерсти впился в легкие.

Но на Звере пламя не остановилось. Волнами разошлось в стороны, испепеляя траву и выжигая землю. В воздух поднялись серые хлопья, закружились, будто свинцовая вьюга…

И гася свет, по земле скользнула гигантская тень. Скользнула так быстро, что мало кто смог бы различить силуэт…

Тяжесть на плече усилилась, и в этот раз Лита обернулась.

Черные волосы высокого, стройного юноши топорщились клочьями, словно густая волчья шерсть. Лицо — по-юношески красивое, но холодное и даже жесткое, — чертами схожее с Холаром, сейчас, когда еще столь молодое, неуловимо напоминало еще кого-то. Обсидианы глаз играли бликами, но, как бы Лита не вглядывалась, ничего не отражали, словно Бездна, поглощающая свет.

Нагрудник цвета Истинной Ночи, будто выкованный из самой тьмы, покрывал стройное тело, и ни один отблеск не покидал поверхности. Черный клинок с молочным эфесом, сжатый в ладони юноши, казался продолжением руки…

Лита опустила глаза, удивленная тем, что клинок, как близнец, похож на ее… Но рука оказалась пуста.

Первые пару тысяч шагов по сторонам мелькали возделанные поля и одинокие дома. Но чем дальше юноши отдалялись от Деварена, тем более дикой становилась природа вокруг. Вскоре с северной стороны подступил лес, а с южной — поля сменились холмами нетронутой целины.

Солнце неспешно бежало к Стальным горам, стремясь уйти на покой; свет медленно угасал. Дорога, словно речная коса, разрезала грязно-зеленое море; слева густая трава поднималась чуть выше щиколотки и волнами холмов уносилась вдаль, справа — накатывала на плотный частокол высоких деревьев.

В преддверии ночи лужи под ногами затягивались белой пленкой. Она крепла с каждой сотней шагов, превращаясь в узорный хрусталь. Нагретый за день воздух быстро терял остатки тепла, щекоча кожу стальными иглами. Благо, стена леса не давала Венет разгуляться.

Тишина крепла.

В голове принца Летар крутился рассказ Модбера об Охотниках, о Зверях, и об офтине Морте. Он многое слышал от короля об этом Перворожденном, и всегда лишь хорошее: их дружба зародилась еще в детстве, до школы Меча Богов. Плечом к плечу они прошли Восстания Домов, когда были всего наследниками. А позже — их Дома бились в Долгой войне, и союз этот ничто не смогло бы нарушить.

А потом Деррис бесследно пропал. Покинул свои земли и больше о нем не слышали.

Король рассказывал с подробностями — как до смешного нелепыми, так и трогательно печальными. Но всегда лишь до момента ухода Дерриса. Тут слова подводили, а в глазах появлялась тоска. Король не желал об этом распространяться. И Марен не настаивал — каждой истории свое время.

— Впереди, — коротко бросил Атен, видя, что принц с головой ушел в свои мысли.

Быструю рысь Инесвента, на которую тот недавно сменил мерный шаг, юноша списал на привычную горячность вороного.

Крик повторился.

Но Марен слышал его задолго до Смертного, потому и ослабил поводья. А теперь, когда приблизились, отчетливо чуял и запахи, что доносил ветер.

Кричала женщина. Хотя в этом сомнений не возникло бы ни у кого. Но ароматы подсказывали Марену куда больше. С ней ребенок — мальчик лет восьми. И раненый мужчина — принц чувствовал кровь, так же ясно, как пот вороного под собой… Еще пятеро — от этих несло тяжелой смесью перебродившего эля и немытых тел.

Присутствовали и другие запахи, которые принц безошибочно выделил среди всех. Запах кожи — так пахнет лишь кожа доспеха, и мечей — не самой стали, а масла, что пропитывает мех ножен, и старой, засохшей на лезвии, крови… Но ни один уважающий свое оружие воин не уберет в ножны грязный клинок!

Деревья отступили, открыв поляну. У обочины замерла телега. Кони безучастно склонили головы, наслаждаясь прохладной зеленью, изредка подергивая ушами, да переминаясь. А чуть в стороне, лежал тот самый раненый, жизнь его сочилась из ужасной раны, рассекшей грудь.

Возле одиноко стоящей на поляне сосны, под раскидистыми ветвями, пылал костер, там же толпились не расседланные скакуны. Хозяев юноши увидели дальше, почти у самого леса. Они окружили женщину, что прижимала к бедру ребенка и постоянно крутилась, пытаясь укрыть. Разорванное на плече платье она придерживала свободной рукой.