Павел Васильев - Из пыли времен (СИ)

Свечи вспыхнули, пламя неистово взвилось над фитилями, воск брызнул на пол. И грозный рокочущий голос пробился сквозь бурлящий «багрянец»:

— Остерегись, Холар! Ты много на себя берешь! Ты навлечешь гнев Хозяина!

— С Силой Когуара я сам стану Хозяином!

Он небрежно взмахнул рукой, словно отсылая прочь гонца, принесшего дурные вести, и в чаше полыхнуло пламя. Кровь вскипела, свернулась и осела рдяной пылью на золотых стенках. Свечи мгновенно угасли, и зал поглотила тьма.

Резко развернувшись, Холар двинулся прочь от алтаря, и во тьме, только шелест кольчужной вязи хауберка, отмечал его движение.

«Когуар признал ее! Пора занять место!»

Грязно-серые камни моста поросли мхом, и некогда ровную поверхность покрыли щербины, усеяли беспорядочные узоры трещин. Часть каменных зубцов, что служили ограждением, откололись и лежали здесь же, часть — наверняка, покоились на дне бурлящей Недан, несущей свои воды на северо-восток. Мост выглядел заброшенным и обветшалым, но даже время не смогло разрушить его и обратить в пыль. Он оставался все таким же изящным, величественным и грозным.

С арки над мостом нависал высеченный из черного камня Крылатый Змей. Расправив крылья, он словно бросался на путников, что посмели приблизиться к его владениям. В распахнутой в беззвучном крике пасти скалились острые зубы, что так умело и с такой кропотливостью высек неизвестный камнетес. Змей с хищной яростью следил за подъезжающими. И от непроницаемо-черного взгляда не представлялось возможным укрыться — как ни поворачивай, с какой стороны не подъезжай. На груди, украшенной изогнутыми шипами, топорщились чешуйки, и при каждом шаге путникам казалось, что Змей подрагивает, шевелится, будто живой.

Марен уважительно склонил голову, не сводя глаз со Змея.

— Om natt rugaden, — прошептал Атен, косясь на застывшую на арке фигуру.

Величие каменного исполина пробирало до глубины: юноша говорил едва шевеля губами, словно боясь потревожить это древнее и могучее существо — вдруг да услышит. И Змей, как показалось, чуть дернул и повел крылом — Атен вздрогнул.

Или это очередной шаг коня качнул в седле чуть сильнее?

По коже Смертного пробежали мурашки.

Каменная крошка с шелестом соскользнула с крыльев, несколько камней упали на мост. Атен нервно вскинул голову — пыль «качнулась» в сторону, подхваченная… ветром?.. Юноша не ощутил ни малейшего дуновения! Может там, выше? Но рядом не нашлось ни одного дерева, чтобы проверить. А трава оставалась совершенно недвижимой.

Казалось, даже время в Потерянных землях бежит иначе. Да, и бежит ли вообще?

…После того, как они оставили мост, Атена долго не покидало чувство, что в спину упирается тяжелый бездонный взгляд.

И сейчас, когда приближались первые дома, где когда-то жили Свободные Охотники, а из-за горизонта маячили башни Хемингара, это чувство вернулось.

Кони двигались не спеша. Даже Инесвент не рвался вперед, как делал всю дорогу. В воздухе витал запах запустения, тлена и… крови.

На самом деле воздух оставался свеж и холоден. Но его холод, попадая в легкие, заставлял сердце съежиться. Все тело наполнялось ощущением беды и скорби.

И если то, что рассказал Модбер правда, здесь была бойня. Тела устилали все вокруг. Везде, где сейчас топорщатся стебли травы, земля пропитана кровью мужчин, женщин, детей… Охотников, конечно, но все же…

Обычно не тягостное молчание, стало для Атена гнетущим. Хотелось говорить и говорить, что угодно, лишь бы тишина не закладывала уши. Лишь бы отвлечься от заброшенных домов с проломившимися стропилами и осевшими крышами, большинство из которых дочиста обглодало пламя. Лишь бы темные провалы окон не таращились опустевшими взглядами, не глядели с укором, будто обвиняя в том, что сейчас некому ухаживать за ними.

Атену, почудилось, он слышит предсмертные крики, что безмолвно наполняют все вокруг звенящей тишиной. Будто они пропитали, каждый стебель, каждую ветвь, въелись в стены и остовы домов. Вгрызлись в землю, что медленно проплывала под копытами. Словно сам воздух вобрал в себя всю боль и ужас случившегося…

Но и ветер не смел разогнать скованный воздух, не смел потревожить мертвых, смести пыль своими неосторожными «ладонями». Мир окрест, будто замер в том страшном дне, что минул так давно.

— Я словно слышу, как они кричат… — пробормотал Атен. — Женщины, дети… Сталь гремит повсюду… Тревожные рога… Треск пламени… Оно такое яркое!..

Марен покосился на него. Огляделся — пустые, разрушенные дома. Тропинки к крыльцам поросли травой. От большинства крыш торчат лишь «голые кости» стропил… Так обычно и выглядит опустевшее поселение, где давно не ступала нога живого… Ну, или должно выглядеть: он не бывал ни в одном… Воздух… нет, обычный свежий воздух. Мертвых растащили животные, даже запах крови давно выветрился, смытый временем.

Но в чем-то юноша прав — ощущение, что граница Серых Граней где-то поблизости, не оставляло. Словно сама ткань Мира истончилась настолько, что Бесплотные вот-вот прорвутся…

Атен, повинуясь мимолетному порыву, повернул гнедого на едва заметную тропку. Зеленые стебли сминались под копытами и вновь распрямлялись, лишь только почувствовав свободу. Юноша замедленно озирался по сторонам, с лица не сходило напряжение. Брови сдвинулись, зубы впились в нижнюю губу. Мыслями, судя по отсутствующему затуманенному взгляду, находился далеко…

Остановился у одного из домов. От других его отличала лишь ставня, что держалась на одинокой петле. Она не шевелилась, не скрипела — за годы железо заплыло ржой. Скорее осыплется, чем повернется…

— Такое чувство… — заговорил Атен тихим голосом. — Все кажется… знакомым. Будто… я бывал здесь…

Он глянул на Марена.

— А ты бывал?

— Сколько себя помню, впервые покинул Арнстал.

Юноша тряхнул головой, развернул гнедого и ткнул пятками в бока, переводя его на быструю рысь, желая скорее избавиться от странного наваждения — от этого места веяло смертью, сердце больно щемило. Прохладный воздух подхватил плащ, растрепал волосы, проветривая голову.

Марен бросил подозрительный взгляд на покосившийся дом, на ставню, что висела на одной петле. И ослабил поводья.

Уговаривать Инесвента не пришлось — он рванул за гнедым. Он не мог себе позволить плестись в хвосте — гордость, что текла по жилам вместе с горячей кровью, не допускала этого.

Вороной быстро догнал, клацнул зубами, проносясь рядом, фыркнул и наддал, срываясь в «карьер». Трава замелькала, слилась в сплошное зеленое покрывало, мягко пружинила под копытами. Нестись — легко и приятно. Привычно. Копыта утопали по щетки, брызги росы летели во все стороны. Вот он — его мир: зеленый, стремительный и бескрайний, где он самый быстрый, где нет ему равных! Летит, обгоняя ветер!