Вера Чиркова - Кадетки

Вот только и Хангро не дурак и уже успел присмотреться к тем, кто в тот день встал рядом с ним с оружием в руках плечо к плечу. Да и мнению Ительниза верит беспрекословно, у барона просто нюх на гниловатых людей, и с плохими он никогда не стал бы вести себя так свободно и дружелюбно. И его влюбленность в миниатюрную брюнеточку, умеющую развеселить публику не хуже самого рыжего плута, вовсе не отбила у Ительниза разум, как у Мишеле.

И сейчас необходимо любыми путями выяснить, ради чего белобрысый сплетник так рвется за ворота? Желает выгодно продать тайны, какие успел разнюхать о магах и оборотнях, или отправить отчет о происходящем в Беленгоре недоброжелателям королевы? Ведь иного способа, кроме как лично вывезти их за ворота, просто нет, маги надежно защитили поместье, и теперь отсюда невозможно ни голубя послать, ни контрабандное магическое письмо.

Но в таком случае важнее всего его остановить, ведь страшно даже представить, какой бедой может обернуться это предательство для обитателей дворца и их гостей. Значит, Мишеле должен немедленно придумать верный способ одурачить Тимула и заманить во дворец, а потом попытаться подать знак мечнику. К сожалению, никто в Беленгоре, кроме Ительниза, не поверит рыжему шутнику, даже если он начнет вслух кричать о своих подозрениях.

— Т-ты… п-прав! — подняв палец, важно и невнятно возвестил граф Хангро, копировать поведение пьяных он умел мастерски. — Но дов-верить багаж никому… в тайничке одна вещ-щица… тсс! Эт-то тайна! Идем… утром будем в моем особняке… ты помнишь, где я живу?

— А ты сам-то хоть помнишь? — усмехнулся Тимул, поднимаясь, и бдительно заглянул в лицо Мишеле.

— Зеленая с… золотом спальня… второй этаж. Ик… — подавился искусственной отрыжкой тот и небрежно рванул ворот рубахи. — Как жарко…

Граф Бризен ухмыльнулся, подхватил его под руку и повел сильно шатавшегося плута к дому, время от времени умело подогревая язвительными фразочками его обиду на заносчивую герцогиню, и не подозревая, что Мишеле давно уже не таит зла на отвергнувшую его Октябрину и искренне терзается раскаянием. Зато с каждым шагом все сильнее ненавидит своего назойливого спутника, понимая, в каком виде он по его вине должен предстать перед гостями и обитателями Беленгора. Но ничего поделать уже нельзя, нужно доиграть роль до конца.

— Идем через восточную веранду, — добравшись до дома, решил Тимул, и Мишеле сообразил, что думают они об одном и том же.

С маленькой разницей — блондин не желал попадаться на глаза абсолютно никому, а рыжему нужен был только Итель. Но вряд ли он в этот момент гуляет возле восточной веранды, через которую чаще ходят слуги и те, кому срочно потребовалось попасть в конюшню или в казарму для егерей. Гости и молодожены сейчас, скорее всего, наслаждаются ночным бризом на южной, самой широкой и роскошной открытой веранде. А судя по доносящейся оттуда музыке и взрывам смеха, еще и танцуют, флиртуют и вообще веселятся от души. И он мог бы быть там… смотреть тайком на Октябрину и веселить публику, собирая в свою копилку белые камни.

Однако спорить с Тимулом пока нельзя, вряд ли такой хитрец не выкрутится — запросто может заявить, будто опозоренный граф сам умолял увезти его из Беленгора. Бризена нужно поймать на горячем, и лучше всех в этом поможет Габерд, сам учивший Мишеле тем знакам, какими обмениваются воины в засаде или в бою, чтобы не выдать свои намерения противнику.

«Интересно, где он сейчас?» — лихорадочно пытался сообразить рыжий шутник, послушно плетясь за Тимулом, упорно ведущим его в намеченном направлении.

С верхней башни, перебивая звуки музыки, вдруг донесся звон колокола, и Мишеле начал по привычке считать удары.

«Так вот почему белобрысый так спешит, — пришло вдруг отчетливое понимание, не успели замереть в вышине последние отзвуки колокольного боя. — Оказывается, до полуночи остался всего лишь час! А в полночь егеря опускают железную решетку и не поднимут ее до рассвета без особого приказа королевского советника или мага».

Почти одновременно он четко осознал и еще одну, намного более неприятную новость. Вряд ли ему удастся встретиться с мечником: в этот час молодоженам положено покинуть гостей и отправиться в выделенные им покои. Встать в такой момент на пути свежеиспеченного мужа с какими-то дурацкими условными знаками решится только самоубийца или законченный глупец, рискующий на всю жизнь получить презрительное прозвище и стать посмешищем для всего королевства.

От досады граф Хангро даже тихо зашипел, и Тимул тут же оглянулся, шепотом осведомившись, в чем дело.

— Плохо мне… — сказал чистую правду Мишеле.

Его задача внезапно усложнилась, и никакого выхода граф не находил. Если они сейчас поднимутся к спальне, не замеченные никем, то уже через четверть часа будут стоять у ворот с саквояжами в руках.

«Хотя… а может, это и есть выход?» — горько хмыкнул шутник. Просто добраться до ворот и устроить там спор или даже потасовку. Разумеется, придется встретить утро где-нибудь в чулане или подвале, в праздники егеря с подвыпившими долго не разбираются, зато и Тимул будет сидеть рядом.

Однако белобрысый сплетник наотрез отказался идти на второй этаж.

— Я тебя тут подожду, — нырнув в тень ниши, твердо заявил он, — а ты поспеши.

— А если я не дойду? Упаду на лестнице, — попытался пьяно капризничать Мишеле, но Бризен в ответ на это только едко усмехнулся.

— Дойдешь. Очень быстро дойдешь, соберешь все самое ценное и бегом вернешься сюда. Иди, — резко приказал он.

Резко хлопнул спутника по плечу, и что-то острое кольнуло Мишеле в том месте. А уже в следующий миг свет разноцветных светильников разом поблек, и все вокруг словно затянуло дымкой. А в мозгу рыжего путеводным огнем вспыхнули последние услышанные им слова: «Быстро, самое ценное и бегом вернешься».

И в то же время Хангро отчетливо ощущал, что никуда не исчезли терзающая его тревога и жаркая досада на самого себя за наивную доверчивость. Просто все эти чувства вдруг стали не самыми главными, слегка потускнели, как боль старой утраты. И словно кто-то склеил губы графа, с растущим отчаянием начинающего понимать, что теперь ему точно не удастся никого позвать на помощь. Граф сейчас и одного словечка сказать не мог, а о том, чтобы закричать или начать сопротивляться, не смел и мечтать. Собственные желания и мысли вдруг стали вялыми, как змеи по весне, вызывая где-то в глубине души острое отчаяние.

Собрав всю силу воли, Мишеле попытался вырвать разум из обволакивающего его тумана, и когда в мозгу немного прояснилось, обрадовался было вернувшейся способности размышлять. Однако довольно быстро осознал, как обманчива эта свобода. Власти над своим телом он больше не имел, оно не реагировало на безмолвные приказы остановиться или хотя бы двигаться помедленнее. Ноги словно зажили собственной жизнью и, не желая более выполнять волю хозяина, бодро шагали по ступеням необычно пустынного дворца.