Оксана Демченко - Сын тумана

Вион поежился, нехотя кивнул, бледнея и сутулясь. Помолчал, подбирая слова и решая, стоит ли их доверять чужому слуху. Королева прекрасно знала: выворачивать напоказ душу не стоит никогда! Даже на исповеди. Слишком мощное оружие – знание чужих слабостей. Отдавать его в руки невесть кому, живому и способному переменить взгляды и однажды стать врагом…

Но Вион пока подобного не решил для себя, не обдумал. Потому молчание копилось и давило, понуждало его к откровенности лучше любых угроз. Изабелла вздохнула, снова погладила рубашку нэрриха, покачала головой.

– А какие стихи ты посвятил ей! Альба не сочинял подобных. Это было от души. Проникновенно.

Королева поморщилась, сочтя довод неудачным и слишком уж надуманным. Стихи Альбы она ценила высоко. Вот хотя бы тот сонет, что переврал, изуродовал под свои глупые мелкие цели завистливый выскочка-красавчик. Королева негромко стала их выговаривать, стараясь вспомнить точнее и ошибаясь в словах, и сердясь на неполноту памяти:

Полог темных кудрей,

и танцующих рук лоза,

круг ветров и людей,

на ресницах цветет слеза.

В шаре радужном свет,

а ответы укрыла тень,

Вьются в нить да-и-нет…

Вион снова тяжело вздохнул, королева досадливо поморщилась: отвлек. Она и без того часть слов подзабыла и заменила по своему разумению, а без музыки они и нужные вполовину не так хороши, как под перебор струн виуэлы.

Альба был при дворе столь же немыслим, невозможен, как и куколка Зоэ. Вся грязь столицы словно бы не смела касаться этих двоих. Плясунья доверчиво улыбалась всякому на улице, а новорожденный нэрриха верил в Мастера и хуже того: находил людей милыми, добрыми и искренними. Всех людей. Даже в тот страшный день, когда королевского пса Эспаду поволокли на казнь, когда сама королева была на волосок от гибели, Альба не потерял выдержку и не наделал глупостей потому, что полагал посильным всё объяснить и со всеми договориться по-хорошему. Как будто мир ещё молод, единый язык не утрачен грешными его обитателями, познавшими сладкий яд лжи, двусмысленности и иносказания…

Альба и Зоэ – со вздохом подумала королева – были для неё самой едва ли не единственным лекарством от душевной гнили. Как только их не стало рядом, слишком многое переменилось.

Изабелла ободряюще похлопала Виона по тыльной стороне ладони, дрогнула низко опущенными ресницами, замешкалась и крепче оперлась на руку, намекая невесть на что – ей было даже занятно, как далеко самомнение заведет нэрриха в чтении фальшивых намеков и призрачных миражей невысказанных обещаний.

– Мне никто не писал стихов, – грустно сообщила Изабелла, снова вздохнула, сочла свое поведение несколько нарочитым. Потому тут же отстранилась, бросила руку Виона и сварливо добавила: – Только ты и сочинял, пока тварь тебя пихала в ребро.

– Но я… – начал очередное бесполезное оправдание нэрриха.

– Ты любишь её? – королева подобралась к главному вопросу. – Скажем иначе: не любишь, но жаждешь. Это сильнее тебя, так? Она знала с самого начала, вот что занятно. Не зря приберегла на тебя управу, на короткий поводок посадила.

– Когда я был во власти твари и почти умер, Аше дышала для меня, – краснея, шепнул Вион, ниже опустил голову и заторопился: – Она… Я еще не очнулся, но уже ощутил её рядом. В ней были тепло, жизнь, радость. Все лучшее и главное сосредоточилось в ней. Ответы, тайны, мечты, и… и жажда. Это так мучительно и так… Даже если она жена учителя, даже если не моя и… и если я знаю, что так – правильно и честно, – Вион со стоном выдохнул, проморгался и стиснул зубы. – Простите. Я, кажется, говорю слишком много лишнего.

– Я королева, – назидательно напомнила Изабелла. – Мне можно и лишнее. Мы, черт возьми, воюем тут за мое право стать первой фигурой в игре, и никак иначе. Так что мне нужно – лишнее.

– А разве сейчас не вы… первая? – поразился Вион.

– Пока патором был Паоло, он полагал себя первым, – хмыкнула Изабелла, оперлась на локоть нэрриха, ускорила шаг и по пологой дуге повернула к готовому шатру. – Если мы с Факундо обо всем договоримся, если маджестик, запуганный и задобренный Оллэ, промолчит, если эта битва будет нам по силам… может статься, я стану для своей страны первой. Точнее – мы, род Траста, короли. Малыш, всякому ведома жажда. Моя посильнее твоей будет. Власть – сладкая отрава, вызывающая привыкание. И хватит о пустом. Мне пора вернуться к делам.

– А как же…

– Ах, да. Наша беседа, – кивнула королева. – Ты не влюблен, ты просто очарован. Это пройдет, но не сразу. Если бы Аше разочаровала тебя… кгм, хоть в чем-то, ты уже теперь был бы к ней равнодушен. Но все случилось именно так, как случилось. Частично вина моя, чего уж… Надо было не играть в интрижки, а холодно выискивать пользу и вред в происходящем, извлекая первое и устраняя второе. Аше!

Маари стояла в десяти шагах, задрав голову и делая какое-то важное внушение Лало и Пабло. Оба кивали, нагибая короткие шеи, сутуля плечи и делаясь особенно похожими на породистых быков, готовых к большому бою и в нетерпении роющих землю. Аше услышала зов, подпрыгнула, на полуслове оборвала увещевания – и опрометью бросилась к королеве. Изабелла улыбнулась. Из всех подданных, сколько их было, есть и будет, лишь дикарка умеет подчиняться власти королевы так, как это видится в мечтах. Неукоснительно, с полной самоотдачей – и восторженно…

– Отпусти его, – Изабелла указала на нэрриха. – Немедленно. Не фыркай! Отпусти. Я объясню, это хорошее решение, обдуманное: он подчиняется тебе против воли. Когда дело дойдет до прямой угрозы смерти, он преодолеет твою власть. Я знаю, о чем говорю, он из числа берегущих шкуру красавчиков, он лишен умения приносить жертвы, терпеть невзгоды и умирать за идею, тем более чужую. Отпусти его немедленно. Это сделает мою спину куда более надежно прикрытой: не уважаю фальшь, тем более теперь, когда всё решается окончательно и бесповоротно. Хорошо?

– Хорошо, – медленно выговорила Аше. Глядя на Виона прямо и строго, на ощупь нашла у пояса потертый свиток кебшей, неизменно хранимый под рукой. Подняла листки на вытянутых ладонях и резко порвала. – Иди! Женщина вождь всегда права. Мудрая. Зрит душу.

Вион проследил широко распахнутыми глазами падение обрывков истрепанной бумаги. Нагнулся, подобрал один и зачем-то пощупал, растёр, даже изучил на свет. Повел плечами, словно бы заново натягивая на себя этот день, данный ему – изменившемуся, свободному. Привыкнув к новому состоянию, Вион глубоко вздохнул и обернулся к королеве, церемонно поклонился ей, придерживая рапиру и подметая траву модным длинным хвостом капюшона. Когда нэрриха выпрямился, на его губах цвела легкая улыбка, эдакий намек на неизменное и неотъемлемое превосходство сына ветра над смертными.