Оксана Демченко - Сын тумана

– Не мешкай, жду, – дрогнул воздух, донося отзвук голоса Виона.

– Как же, обосрусь и все с собой принесу в штанах, не расплескавши, – Кортэ остервенел.

– Жду, – насмешливо повторил тот же голос.

– Мог бы торопить, торопил бы злее, – уперся Кортэ, бросая на камни короткий нож, обычно носимый отдельно от прочего оружия и предназначенный всего лишь для чистки фруктов и прочих столь же невинных занятий. – Иду, но сперва гляну, живы ли братья.

– Они еще живы, – уточнил голос. – Но это последняя уступка. Ты обманом выманил золото, пренебрег договором и отравил моего главного носителя. Но – иди без страха, я все же не гневаюсь.

Кортэ еще раз вопросительно глянул на южанина, склонившегося над раненым и быстро, решительно режущего подол рясы. Ткань пропиталась кровью, подсохла и стала сплошной коркой, из-под неё толчками пузырилась кровь, темная, гранатово-густая. Глянцевые мухи нагло ползали по подсохшим лужицам на камнях и садились прямо на рану.

Кортэ почти ощущал, как давит тварюшек в пальцах, скрюченных злобой и отчаянием. Воображение рисовало: вот он вынимает мух из воздуха на лету, так может любой нэрриха его опыта. Вот с хрустом жмет подушечками пальцев – чтобы не лезли, куда не следует. Чтобы не искали поживу на живых людях, чтобы не лишали остатков надежды на лучшее.

– Жду, – в голосе Виона пророкотали низкие нотки угрозы.

– Во заладил, – сын тумана поморщился, когда Абу одним движением согнал пузыри и кровь, а затем начал шить, кривой иглой поддевая края раны. На животе – отметил Кортэ, морщась и скаля зубы, словно это его штопают. Глаза раненого были стеклянны и пусты, сознание ушло, навсегда или нет – разве один Абу и ведает…

– Как же нам договориться-то, – нахмурился Кортэ, с тревогой отмечая: южанин не смотрит в его сторону и не подает даже осторожных знаков, намекая на верный тон общения с Басом. – Черт с тобой, ладно. Король выходит в коридор, и тогда я вхожу.

– Мне смешно, – прошелестел голос Виона, таящий ядовитую ласковость, – нэрриха не бывают подданными у жалких людишек.

– Ты ослаб головой, связавшись с придурком Вионом? Уж как мне смешно, убогий! – пожалел злодея Кортэ, глядя, как удлиняется шов, как самый здоровый из служителей протирает кожу возле раны, а кровь снова и снова вычерчивает жутковатый рисунок боли, опасно похожий на приговор. – Ты зачем угрожал убить Бертрана, если не ради ловли меня? Я попался, поскольку с недавних пор считаю себя жителем Эндэры и мне это не наскучило. Отпусти его. Жду.

– Нет.

– Так чёрт с вами обоими, – рявкнул Кортэ, зверея всерьез. Он неотрывно смотрел на второго багряного, молча скалящего зубы и самостоятельно готовящего рану к осмотру. Сухожилия под коленом были срезаны так глубоко и страшно, что об излечении мечтать и не приходилось. Абу всё штопал рану на животе, то и дело жестом требуя протереть кожу или подать один из разложенных рядом инструментов. – Да не майся ты дурью. Решай уже.

– Иди, не торгуйся.

– Королеве не вредно овдоветь, – сухо предположил Кортэ, добывая из воздуха очередную муху и с наслаждением её расплющивая. – Я развернулся и пошел. Отсюда подальше.

Абу закончил обработку раны, изучил вторую, на груди. Было приятно смотреть, как мягко и уверенно двигаются полноватые руки южанина, исполняя спокойные округлые жесты. Вот посол пригласил забившегося в угол двора слугу и велел простым и очевидным движением гонять мух: исполнил невысказанное вслух пожелание сына тумана. Второго человека Абу послал добыть и нагреть воду, третьего, осторожно выглянувшего из темного провала сломанной двери конюшни, отрядил за тряпками. Сел к следующему раненому, смешал настойку и напоил его, поддержав под затылок.

– Ты не ушел, – ехидно прошелестел голос Виона.

– Жду, – выплюнул Кортэ слово, уже навязшее в зубах.

– Ну-у, даже кебшей проще вынудить уступить золото, – пожаловался Бас, жутковато вибрируя низкими звуками «у», поднимающими тонкие волоски на спине и шее.

– Так то люди, а я – Кортэ, – припомнил давнюю похвальбу сын тумана. Деловито добавил: – Пусть встанет у двери и держится за ручку. Я потяну, его вышвырнет в коридор. Я закрою дверь… изнутри. Как понял?

– Короля толкать? Взашей? – усмехнулся Бас.

– Я нэрриха, мне можно, – дозволил себе Кортэ, с удовольствием отмечая: служитель, чьи раны лекарь уже зашил, дышит достаточно ровно и пока что умирать не собирается. – Жду.

Снова повисла тишина. Мухи, разогнанные усердным слугой, раздраженно гудели и кружились поодаль. Пахло кровью, потом, еще чем-то кислым, крепким – вином и старым перебродившим сидром, как предположил Кортэ. В облаке болезни томились малознакомые ароматы южных трав… Абу едва слышно звенел склянками, добавляя новые оттенки звучания в слабый ветерок, откупоривая бутылочки и считая капли.

– Иди, – разрешил Вион своим обычным голосом. – Договорились.

Абу напрягся и замер, глядя вниз и снова отказывая в совете и даже ободрении. Сын тумана зло зашипел, оттолкнулся ладонями от горячих камней двора, встал в рост. Единственная причина, какая могла вынудить посла к отказу от общения, была понятна и ужасна. Вион себя утратил, нечто чуждое теперь владеет всеми его мыслями, опытом и знаниями. Когда Кортэ войдет в комнату, он, может статься, тоже сгинет, пополнив силу неведомого врага…

– Сволочь ты, – с выражением сказал сын тумана, глядя на посла.

– Жду, – взялся за свое Бас, гулко ухнув «у» в конце слова.

Оттягивать неизбежное сделалось невозможно. Кортэ шумно, со стоном вздохнул, признаваясь хотя бы себе: торговался он не только за жизнь короля, но и за это свое право оставаться как можно дольше вне комнаты. И то, что холодной юркой ящерицей скользит по спине – оно не только пот, оно еще и самый обычный страх.

Бесстрашие людей перед лицом смерти – фанатизм, глупость или просто отчаяние. Бесстрашие нэрриха – всего лишь непоколебимая уверенность в чуде перерождения. Если знать, что ты не сгинешь, как бы ни завершился бой, это уже и не мужество, наверное. Спокойствие детей ветра в бою может включать что угодно, от безразличия до скуки, от бравады и до отвращения к играм людей, случайно или намеренно затронувшим существо с непостижимыми для них, смертных, способностями.

Сегодня Кортэ ощущал себя смертным. Солнце светило яростно, дышалось легко, каждый миг представлялся необыкновенно ценным, неповторимым, достойным бережливого к себе отношения. Страх смерти оттенял жизнь и делал бытие рельефнее, ярче. Сын тумана с новым уважением покосился на багряных, вступивших утром в поединок с непосильным врагом. Братья твердо и сполна знали свою смертность – и все же исполняли долг.

Нэрриха ловко выудил из воздуха сразу трех мух, растер в кулаке. Вздохнул и чуть вразвалку пошел со двора, переступил обломки парадной двери, взобрался по лестнице – в узкий темный коридор. В конце его, у поворота, имелось малое оконце, оттуда тёк по капле свет, делая сходство места с преддверием смерти – окончательным и полным. Кортэ задумчиво потер затылок. Тот, кого он избрал себе в учителя – ныне покойный Ноттэ – пожелал избыть чуму. Ноттэ наверняка знал, чем будет вынужден оплатить успех. Все же он исполнял замысел уверенно, так, словно умел шагать по последнему коридору без отчаяния. А ведь Ноттэ не был фанатиком! Можно подумать, ему, лучшему из нэрриха, впрямь было дано особенное право – жить сколько угодно и уйти, когда станет необходимо.