Оксана Демченко - Сын заката

– Вы не посмеете, – на лице патора проявилась бледность.

– Молитвы вам вредны? Вот уж не поверю, – вмешался в беседу король. – Вы отослали в Сантэрию нашего с Изабеллой духовника, что же нам теперь, лишиться слов утешения и иссушать души? Страна того и гляди вывесит черные ткани на воротах городов, мы нуждаемся в укреплении веры.

– Оставаясь в обители Тишины я мог бы помогать… – буркнул патор, без особой надежды глянув на двери. – Если позволите, я счел бы…

– Как вы добры, так сразу и согласились, – король наклонил раскрытую ладонь и проследил, как наскучившее яблоко катится через зал, в угол. – Решено! Гора с плеч, теперь всякое утро я буду начинать с душеспасительной беседы.

– Именно, – улыбка королевы была слаще меда. – Сын заката желал обсудить: нет ли зерна пользы в сомнительном трактате того старика. Гранда Башни, я так слышала. Как же у него там?.. «Бог велик и вмещает мир, но разум людей слаб, и порою мы не в силах распознать всю полноту замысла, противопоставляя части его и не замечая их связи». Мы обсудим детали письма, текст его у вас, но и во дворце, если верить слухам, имеется список… Надо поискать.

– Положим, – король задумчиво изогнул бровь. Прошел к столику, хапнул новое яблоко, – вы бы не избрали по доброй воле уединение. Это могли бы счесть разладом меж короной и Башней, что было бы ужасно. Но вы мудры. Вы всетерпимы и кротки…

– Пошли бы сплетни, – подхватила Изабелла, – а вас рядом нет, и мне пришлось бы обратиться к самому маджестику, уповая на разъяснения по поводу чумы – и провидения… бурой ткани и черной. Такая путаница.

– Эспада! – король возвысил голос.

В дверях возник рослый мужчина, тот самый, встреченный королевой недавно и удалившийся исполнять её распоряжение.

– Идем, надо проводить нашего гостя в Северную башню, в верхние комнаты, оттуда открывается достойный созерцания вид, – сообщил король самым любезным тоном. – Там нет кричащей роскоши, все умеренно и благообразно, прямо как в достойнейшей обители. И помни: молитвы не должны прерываться назойливыми просителями. Столь святой человек нуждается в отдыхе, тихом, созерцательном и отрешенном.

– Если вы настаиваете, – патор нехотя поднялся из кресла. – Я вынужден подчиниться.

– Что вы, я всего лишь уступаю вашей просьбе, – в голубых глазах королевы светилась неподдельная кротость. – Разве чума не удручает вас? Разве молитвы об исцелении и ниспослании благодати могут быть отложены до иного времени? Мы в сомнениях, мы нуждаемся в утешении и наставлении.

Король бросил яблоко, целя в уже лежащее на полу. Попал, весело прищурился – и первым покинул зал. Патор поплелся следом, нога за ногу. Эспада дождался его у двери, шутовски поклонился ему и отвесил поклон еще глубже королеве, с грохотом хлопнул дверью…

Изабелла откинулась на подушки, неодобрительно глянула на валяющиеся у окна яблоки. Их выбросили, даже не надкусив, такие аппетитные – подумала Зоэ, стараясь угадать причины огорчения королевы.

– Хотите, я их помою? – предложила девочка, собирая плоды и выкладывая на стол.

Изабелла рассмеялась, отмахнулась, сцапала веер, пытаясь закрыть лицо – и снова рассмеялась. Смех сгибал её пополам, королева розовела всем лицом и задыхалась. Зоэ испуганно пискнула, бросила яблоки. Подбежала, на ощупь нашла веер, раскрыла и принялась обмахивать её величество – всхлипывающую, кусающую пальцы, мнущую тонкий платок. Когда королева успокоилась, Зоэ села на пол у её кресла. Участливо погладила по руке.

– Порой сложно улыбаться людям, улыбаться, а не казнить их и даже не удалять от дел, – назидательно сообщила Изабелла, выпив воды. – Нехорошие люди, куколка, это те, кто не делает нужного мне. Мир так отвратительно и бесчестно разделен на равно гнилые части: уродов-врагов и покладистых подхалимов-исполнителей. Как грустно… Несложная у меня логика, Бертран говорит, к тому же слишком женская. Ну и пусть. Зато теперь глист в белой рясе попал в надежный каменный желудок… Посмотрим, кто кого переварит. Власти возжелал превыше королевской. Определенно, наставник твоего Ноттэ не был глуп… Знаешь, в чем ересь его идей? Впрочем, тебе-то зачем…

– Интересно, раз про Ноттэ, – закивала Зоэ, глядя на королеву и с недоумением соображая: той, бедняжке, и поговорить не с кем, надо же было умудриться весь мир поделить на уродов и ничтожеств, не оставив самого малого места – просто людям, обыкновенным… Хотя им-то откуда бы взяться во дворце? – Вы поясните, это интересно, мне Ноттэ тоже много чего рассказывал.

– Например? – удивилась королева.

– Почему у нэрриха нет пупков, – Зоэ покраснела до корней волос, моргая и ожидая смеха.

Королева пожала плечами и даже не улыбнулась.

– Тот старик написал: если вера впитает слишком много денег и власти, она сделается подобием королевства и начнет сперва расти в империю, а затем дробиться, порождая сперва смуты в умах, а после и войны. Те, кто более всего уступит маджестику и его паторам, желая быстрого укрепления власти, окажутся в дальнейшем ослаблены и утратят влияние в большой политике… Старик имел наглость прямо написать: пройдут века и выиграет север, а моя Эндэра же станет лишь провинцией выросшего мира. Зачем я прочла? Мне и без того непросто принимать решения.

Зоэ погладила бледную руку королевы и только теперь заметила: эта женщина выглядит не усталой даже, а какой-то погасшей, исчерпанной. Дорогая одежда, исказившая первое впечатление, теперь перестала затмевать взор. Прическа Изабеллы, украшения и даже длинные, брызжущие искрами серьги, словно бы стерлись. Осталось молодое, интересное лицо, мягкая голубизна глаз, напрочь лишенных радости – внутренней, прорастающей из души.

– Давайте я станцую, – предложила Зоэ. – Я не особенно умею, но бабушка объясняла, что и как надо делать. Вы загадайте заветное, хорошо? Я не исполню, но вам ненадолго покажется, что оно сбылось. Ну, если я справлюсь.

– В этом платье и не пробуй, – отмахнулась Изабелла.

– Ну при чем тут платье! – разозлилась Зоэ. – Это внутри! Да я могу не сходя с места, вот! Сами сказали, я не неумеха, а очень даже толковая. Сами же сказали!

– Сама, – послушно кивнула королева. – Молодец, поймала на слове. Танцуй. Только у меня нет исполнимых заветных желаний. Я королева, все доступное имеется, а звезды с небес… нет, я в своем уме.

– Душа у вас есть, только вы не даете ей свободы, – укорила Зоэ. – Не спорьте с плясуньей о танце, это мое. Тут я чувствую, а знание – оно не всегда и нужно. Ничего не загадывайте, просто смотрите. Я сама вытяну нужное… если я толковая.

Глаза Изабеллы – голубые при солнце и устало-серые теперь, когда они обесцветились и погасли в тени ресниц – смотрели без радости, без предвкушения. Зоэ сокрушенно покачала головой. На площади так не бывает! Плясунью замечают. От неё ждут праздника, ждут – и уже самим ожиданием настраивают, наполняют. Пыльно-надломленное отчаяние королевы угнетало и опустошало. Ноги не желали двигаться, плечи горбились, никли… Зоэ осторожно повела ладонью, добиваясь хотя бы проблеска интереса. Улыбнулась, цветком раскрывая пальцы на уровне глаз, вынуждая взгляды встретиться, выискивая в тенях под веками Изабеллы – голубизну настоящего цвета.