nastiel - Кровь и туман (СИ)

– Нужно поговорить, – произносит он, наклоняясь к моему уху и отвечая на немой вопрос, который я выражаю округлившимися глазами.

В свободной руке у Власа какие-то бумаги. Сначала я не придаю им никакого значения, но потом различаю на лицевой стороне картонной папки своё имя, и меня пробирает холодок.

– Хорошо, – киваю я.

Так Влас тянет меня за собой, и мы уходим, как и все, только Лена, Марк и Бен – в одну сторону, а Влас и я – в другую.

Нашим пунктом назначения оказывается небольшой кабинет на этаже с общими комнатами. Здесь только одно окно, и то закрыто жалюзи. Небольшой угловой стол и стул на колёсиках, пробраться к которому возможно только протиснувшись между горшком с высоким растением, стеной и столешницей. В воздухе витает запах старины и пыли, но я не вижу грязи на полках или полу.

Соседняя с этим помещением дверь – вход в кабинет Дмитрия.

– Это кабинет Валентина, – говорю я утвердительно.

Ни разу здесь не побывав, я хорошо представляю старшего Филонова в некрашеных и неоклееных обоями стенах. Вижу, как он снимает ботинки у входа и надевает тапочки, чтобы не запачкать ковровое покрытие. Вижу, как перекидывает через спинку своего стула пиджак. Вижу, как надевает очки для чтения, чтобы пролистать записи, которые вёл до этого в общей гостиной, пока слушал о проблемах очередного стража… Не пациента, потому что Валентин никогда не посмел бы воспринимать приходящих к нему как-то иначе, чем тех, кто временно оказался в затруднительном положении и кому нужна помощь.

Влас идёт к столу, но, останавливаясь напротив него, разворачивается ко мне лицом.

– Я нашёл это здесь, – говорит Влас, подбрасывая папку в воздухе. – Знаешь, Совет крайне озабочен тем, что записи Валентина о сеансах могут попасть не в те руки. – Влас фыркает. – Словно над нами не висят более важные угрозы, вроде войны с оборотнями или атак расы, собирающейся нас уничтожить.

– И что? – спрашиваю я осторожно. – Ты читал?

Влас пожимает плечами. Открывает папку на произвольном месте и вытаскивает оттуда листок в клеточку с рваным краем, обозначающим место, где он когда-то был частью блокнота на пружине.

– “Вьетнамский синдром”, – читает Влас. Затем снова поднимает глаза на меня: – Валентин пишет, что твоё состояние напоминает ему посттравматическое стрессовое расстройство, правда, насколько я понял, он так и не смог добраться до его первопричины.

Я поджимаю губы.

– Разве эти документы не должны быть чем-то вроде врачебной тайны?

– Врач мёртв, – напоминает Влас. Словно это действительно нужно. Словно меня самой там, чёрт возьми , не было. – Теперь всё, что после него осталось, принадлежит штабу.

– Но ты определённо точно не читал чужие папки, – я указываю на бумаги на столе. – Только мою.

– Я беспокоюсь о тебе.

– Ты мог бы спросить напрямую, а не делать это так, исподтишка.

– Спросить? – Брови Власа ползут вверх. Мои слова кажутся ему несусветной глупостью. – Напомни-ка, когда в последний раз ты была со мной откровенна после того, как я решался задать вопрос?

Некоторое время я молчу, задыхаясь от обиды за то, что Влас влез туда, куда ему лезть не следовало. Но вскоре осознаю, что сама поступила бы так же, если бы кто-то из близких очевидно для меня скрывал своё беспокоящее меня состояние.

– Ты разочарован, – констатирую я.

– Разочарован, – кивает Влас. – Но не удивлён. Совсем. И это, знаешь, пожалуй, даже ужаснее. – Влас пролистывает папку, не задерживаясь ни на одном из вложенных листов даже на секунду. – Здесь написано, у тебя кошмары, и иногда ты не понимаешь, где происходит то, что происходит: наяву или во сне. – Влас замолкает, ожидая моей реакции. Я киваю. – Ещё здесь написано, что ты видишь Христофа.

Знакомое имя, произнесённое голосом, хозяин которого меньше всего хотел бы вспоминать о его носителе, как по щелчку вызывает преломление пространства, обрастающее чертами черноволосого высокого юноши.

Христоф из моего воображения встаёт рядом с реальным Власом. Я задерживаю дыхание, но не сама, просто кислород внезапно становится густым и вязким.

– Ты видишь его и сейчас?

– А? – я вздрагиваю.

– Взгляд на две тысячи ярдов. Так называли отрешённый взгляд в пространство бойца, который только что пережил сражение. – Влас выпрямляется. Кладёт папку на стол. – Ты не смотришь на меня даже тогда, когда, вроде, смотришь… – Влас проводит костяшками пальцев по линии челюсти. Только теперь я замечаю, что он оброс густой чёрной щетиной. – Будто сквозь… Попытка отстраниться от ситуации, вызывающей неприятные воспоминания. Один из синдромов ПТСР.

– Я…

Трясу головой. Быстро провожу ладонями по лицу. В груди начинает гореть, и я нервно дёргаю левой рукой, слегка её приподнимая. Нет, не инсульт. Не в этот раз.

– Почему ты не рассказала мне об этом? – не отступает Влас. – Тебе не кажется, что такая тема, как мой мёртвый дядя, приходящий к моей девушке – это то, что меня касаться должно чуть ли не в первую очередь?

– Бла-бла-бла, – встревает Христоф. Он тянет руку к растению, но разумеется не касается листьев. – Такой он зануда! Даже не знаю, в кого.

– Ты прав, – отвечаю я Власу, игнорируя Риса.

– Рад это слышать.

Я гляжу то на Риса, то на папку позади Власа. Что там ещё написано? Как вспомню, о чём рассказывала Валентину – так передёргивает.

Влас слишком хороший. Я не могу рассказать ему всю правду. Он не будет таким же понимающим, как Ваня и Даня, и определённо не даст мне шанс, как Лия. К тому же есть вероятность, что я сама не захочу им воспользоваться…

Я не могу разбить ему сердце. Поэтому у меня остаётся лишь один вариант – позволить разбить своё.

– Я должна была поделиться c тобой первым, но боялась, что это напугает тебя, – произношу я. – Столько всего происходит в последнее время, и каждое следующее событие вполне возможно станет последней каплей для кого-то из нас.

– Твоё вечное сомнение в моей силе духа немного расстраивает, – говорит Влас. Уже мягче. Кажется, пока мне удаётся избегать острых углов. – Не заставляй напоминать, насколько я на самом деле стар и через сколько всего уже прошёл.

Влас делает паузу, чтобы улыбнуться и потрепать себя по волосам. Теперь, когда они торчат во все стороны, вкупе с щетиной и небрежно мятой рубашкой, не застёгнутой на две верхние пуговицы, Влас выглядит не больше, чем на двадцать два года.

– Я не пытаюсь контролировать тебя, – продолжает он, снова посерьёзнев. – Я помню, как тебе это не нравится и как ты обещала прибить меня на месте, если я ещё хоть намёком попытаюсь это сделать, просто мне нужно знать: я всё ещё тот, с кем ты первым делишься, если что-то произошло, или моё место уже занято кем-то другим?