Антон Кучевский - Такая разная тьма

Узана только вздыхала в ответ на наши расспросы. Затем ее взгляд упал на еду, после чего о беседе пришлось на время забыть. И только когда последний кусок был проглочен, девушка собралась с силами настолько, чтобы поделиться рассказом.

— Все началось, когда мы расстались с Жаном, — стыдливо сказала она, накручивая кудрявый рыжий локон на палец. — Его отец неожиданно стал преследовать меня: подкарауливать, выкрикивать вслед непристойности. Даже тухлыми овощами кидался. Я потому и уехала из Фэрчайлда, что сил не было больше жить в месте, где про меня постоянно распускают слухи. Половина города считала меня ведьмой, вторая чем-то похуже.

— Все это из-за одной несчастной любви? — поразилась я. Граф, тоскливо перебирающий собственные лекарственные травы в углу комнаты, хмыкнул:

— Поверь, люди способны и не на такие глупости. Если семья была уверена, что их единственное дитя обидели, я удивлен, что ее вообще не убили за такое.

Я фыркнула:

— Кому нужно такое дитя, за которого кулаками будет махать отец… продолжай, я перебила.

— Ничего, — улыбнулась она, — вы через такое прошли из-за меня.

Это она еще про морской бой не знает.

Черт. Что же делать с тем кораблем?

— Я купила телегу с лошадью, наняла пару ребят из приезжих, тем-то слухи до одного места. Двинулись в путь ночью, чтоб не вызывать куда больших проблем.

Ксам сжал кулаки:

— Эти твари выжили ее из города!

— Не кипятись, — оборвала его я, недобро нахмурившись. — Еще не хватало, чтобы все разбежались по норам в преддверии большой драки.

— Капитан права, — подал голос Джад. — У нас есть кому мстить.

Узана с удивлением посмотрела на меня:

— Капитан?

— Долгая история. Мы больше не будем перебивать, честно, — усмехнулась я и красноречиво посмотрела на соратников. Ажой снова покинул нас, заявив, что ему неинтересны человеческие пересуды — мол, он их за жизнь наелся столько, что оскомину успел набить.

А девушка продолжила рассказ:

— Добрались мы на удивление спокойно. Как сейчас помню — ясный, солнечный день, мы въезжаем в восточные ворота, стражи небрежно досматривают почти пустую телегу и пропускают в город. Тут-то все и началось.

С самого начала я поступила опрометчиво. В качестве дополнительной оплаты я пообещала Яну и Густаву телегу вместе с лошадью, и, когда мы поднялись на Торговый Холм, я просто их отпустила. Парни намеревались вернуться в Фэрчайлд, а что с ними стало дальше, мне неведомо. Зато отлично помню, что случилось со мной.

На Холме меня встретил пьяница, пообещавший за мелкую монетку показать, что и где находится. Я дала ему несколько медяков, попросив показать контору, где можно приобрести хороший дом. Забулдыга долго колебался и что-то вспоминал, затем радостно хлопнул себя по лбу и засеменил в переулки, которые вывели нас на небольшое приземистое здание. На его вывеске значилось: «Бюро градостроительства и частных сделок».

Каюсь, не обратила внимания на бедность обстановки. Решила, что новый город, здесь свои уставы. Зашла в контору — там меня встретил обходительный молодой человек. С бородкой, вот как у него, — ткнула она пальцем в Графа, — только не так смешно одет.

Ульгем, кажется, обиделся, но виду не подал.

— Так вот, отпустил он пару комплиментов, узнал о причинах моего приезда и обрадованно воскликнул: «Так у нас вторую декаду отличный дом стоит! Правда, на окраине». И пошли мы дом смотреть. На окраине или нет, меня волновало в последнюю очередь — главное, чтоб кровать хорошая и окна большие. И кухня чтоб приличная, не буду же я заказывать пищу на дом, подобно богатеньким господам.

Дом понравился, скажу честно. Несмотря на то, что сопровождающий все время как-то дергался и чересчур размахивал руками, он вел себя весьма мило и обходительно. В конце концов, я согласилась подписать бумаги на приобретение. Стоил он мне всего ничего — шесть сотен. Пожалуй, дешевле, чем солидный особняк в Фэрчайлде, я-то рассчитывала, что в крупном городе цены взлетят до небес.

Однако не на цены нужно было обращать внимание. Ловкач подсунул мне перо, которое испустило какие-то гадкие пары прямо под нос. Вдохнула и потеряла сознание. Когда очнулась, лежала распятой на столе, руки и ноги прикованы тяжелым железом, а надо мной тощие, бледные руки водили ветвью дерева айенли. Такой, с серо-голубыми листочками. Почему-то это запомнилось больше всего.

Дальше здравый рассудок покинул меня. Помню… помню неистовую жажду убивать, калечить, резать, помню голод дикого зверя и сумрак, по которому перемещалась куда быстрее, чем любой из ныне живущих, умей он даже летать.

— Как это было? — мягко спросила я. Не стоит давать переживать заново те воспоминания, возможна обратная реакция… однако я заметила, что последние слова она сказала без всякого ужаса.

— Честно… мне нравилось быть этим… как вы сказали?

— Зерраном.

— Да, зерраном. Чувство такой… свободы, без застенчивости, без лишних пут морали и денежной зависимости. Думаю, попадись мне тогда Жан со своей семьей, их бы я разорвала с особым удовольствием, — вздохнула Узана, сложив руки на груди.

— Хвала богам, ты все же жива, — произнес Ксам, качая головой с непонятным выражением лица. — Я едва не околел, когда тебя превращали, но точно бы повесился, если бы какие-то темные жрецы забрали у меня последнего родного человека на всем чертовом Кихча.

— Что будем делать со жрецами? — спросил Джад, стуча пальцами по колену.

— Ты точно больше ничего не запомнила? — поинтересовалась я у девушки. Та с досадой покачала головой:

— Простите… в самом деле, простите, я больше ничего не помню.

Граф заметил:

— Тот пьяница… он может что-то знать.

— А может и не знать, — хмыкнула я. — С темными жрецами поступим так: расскажем всю историю тому парню, который валяется в соседней комнате. Если он такой весь из себя героичный, пусть разбирается с темным культом. Зацепки слишком слабые, чтоб оставаться тут еще на месяц и включаться в расследование, а там и городская стража выяснит, кто мы и откуда… в общем, проблем не избежать.

— Да и сам Муха сболтнет кому не надо… — проворчал Джад. — Дерется он неплохо, а вот принципов у него с гору Рид наберется.

— Это точно. Так вот, пусть сам этим культом и занимается. Своего человека мы спасли, а дальше — будет видно. Есть более насущные вопросы, скажу по секрету.

Ксамрий посмотрел на меня с огнем благодарности в глазах:

— Спасибо, капитан.

— За что? — не поняла я.

— За «своего человека».

— Расслабься, Рыжий, я вообще-то про тебя говорила. Не спеши бросаться мне на шею. А сестричку свою перевезешь в Беккенберг, к нам под бок. Там и она целее будет, и за тебя меньше беспокоиться надо.