Андрей Рейман - Тени над Эрдеросом. Рука со шрамом (СИ)

Глядя сквозь решетку в белоснежное небо, Йорвин снова и снова мысленно возвращался в недавнее прошлое. Сейчас, когда спешить было уже некуда, он мог еще раз обобщить и взвесить все события в Гвантане. С тех пор, как двулесские крестьяне устроили не слишком радушный прием незваным гостям, все пошло наперекосяк. Вместо того, чтобы планировать и притворять в жизнь замыслы по отысканию убийц своей деревни, Йорвину приходилось думать, в основном, о том, как бы его голова и головы его мохнатых протеже не украсили колья на городской стене. И если бы не внезапно появившийся на их пути гробовщик Кейн, скорее всего так бы все для них и закончилось. Приходилось признать, что без этого таинственного получеловека его, Йорвина, предприятие невозможно. Но что же творится в этой огромной голове? Что заставляет его то помогать, перешгивая все свои интересы и благополучие, то, не советуясь ни с кем, начинать свою сольную игру, идущую вразрез с целями коллектива и здравым смыслом? Йорвин понял, что об истинных помыслах бывшего вояки он знает не больше, чем о содержимом книги, у которой видел лишь обложку. Но больше бывшего гробовщика и лорда - распорядителя сердце и разум Йорвина терзал образ внезапно появшейся и тут же исчезнувшей матери. В том, что это была именно она, у Йорвна сомнений не было. Но какое-то тревожно-колючее чувство разливалось в животе. И час от часу было не легче.

Эннамаэль, окончательно обессилев, опустила голову Зуали на колени. Та по-сестрински приобняла эльфийку и устроила ее поудобнее. Спустя какое-то время ее взгляд опустел и Йорвин понял, что эльфийка задремала. Эльфы не закрывают глаза во время сна, так как их мозг работает несколько иначе и дрыхнуть так глубоко как люди или гномы они попросту не могут. Эльфийка и Халинкара появились не случайно. Йорвин достал из внутреннего кармана помятую и сложенную вчетверо карту, развернул и еще раз внимательно ее рассмотрел. Карта была очень подробная; на ней не только были отмечены страны со столицами, но также каждая была поделена на графства, герцогства, волости и так далее, указаны были названия каждого провинциального центра и автономные города, а также заботливо и скурпулезно нанесены реки и озера, моря и горные массивы. Карта была составлена на высококачественной бумаге водостойкими чернилами и, безусловно, являлась высокопрофессиональной работой умелого и опытного картографа, объехавшего не менее полумира и самостоятельно изучившего не один десяток других карт. Не нужно быть большим специалистом, чтобы понять, что такая карта на дороге не валяется и уж точно не имеет ничего общего с полухудожественными опусами в городских книжных лавках, которых Йорвин много повидал еще в стольном Митриуме. Где на одной карте было нарисовано одно, на другой - совершенно другое, однако и та и другая были исчерканы одинаковыми пометками и подписями. Поди тут выбери, с какой из них пойти плутать. Нет, то была работа совершено одиозная и весьма дорогостоящая, не говоря уж о том, что не везде такую найдешь. Та, кто приобрела ее, безусловно не пожалела на нее золота, так как хотела, чтобы ее сын добрался туда, куда нужно. Туда, где она поставила жирную красную точку и подписала своим каллиграфическим почерком «Все ответы здесь».

По-зимнему рано спустились сумерки. Рыцари, вместе с генеральным префектом, сэром Аракилом зажгли по масляному фонарю и повесили на специалный карабин на луке седла, так что процессия могла двигаться еще довольно долго, пусть и не с такой скоростью, как при свете дня.

Йорвин аккуратно сложил карту и убрал обратно, в карман. Захотелось зевнуть во весь рот, и он зевнул, да так, что аж слезы из глаз выкатились. Глаз Йорвина постепенно замыливался и вскоре ему начало казаться, что одна из кобыл, запряженных в их повозку, что-то мурлычет себе под нос. Не храпит, не ржет, а именно насвистывает какой-то мотив. Несмотря на парадоксальность этого действа, Йорвин не принялся трясти головой и потирать глаза, а стал внимательно слушать. Кейн как будто ничего не слышал. Он сидел, скрестив руки на груди и опустив голову так, что патлы, торчавшие из-под шапки, скрыли его лицо. Поэтому было непонятно, спит он, или просто угрюмо отрешившись, пребывает в своих мыслях. Морферимы же, привалившись боками друг к другу, сопели. Но регулярно то один, то другой поднимали головы и оценивали обстановку. Эльфийка тоже не слишком активно подавала признаки жизни. А к мурлычащей какую-то песенку кобыле тем временем присоединились две ее товарки.

У берега моря за лиственным лесом,

За полем ржаным на бескрайней степи

Играл жеребенок с проказником - ветром,

Мечтая о лаврах всеобщей любви.

Ему мама твердила, забыл чтоб о славе,

Что в любви за заслуги самой любви нет.

Но сынок продолжал помышлять лишь о скачках,

Да и кто юным слушает мамин совет?

И много воды утечь не успело,

Как сбыться случилось заветной мечте.

Жокею конек молодой полюбился

Он решил жеребенка оставить себе.

И вырастил он скакуна не из худших.

Быстрого, точно лихая стрела.

Конь очень скоро стал чемпионом,

Сбылась беззаботного детства мечта.

Но где есть успех, караулит гордыня,

Сбивает с пути, застилает глаза.

Прекрасный скакун, почерствевший душою,

Решил, что вторым ему быти нельзя.

Лишь о себе его помылы стали,

Лишь бы о нем не стихала молва,

Лишь бы судачить не перестали,

Что ему и сам ветер уже не гроза.

Прошло много лет, и в степные станицы

Пожаловала негодяйка - война.

Мрачней и суровей сделались лица,

Обагрилась кровью родная земля.

Коней оседлали и в бой устремили.

Немногим удастся вернуться домой.

Но скакуна снарядить пожалели,

Ведь с ним не сравнится другой никакой.

Жокеев убили, сожгли иподром,

Время скачек в забвенье ушло.

Но скакуну удалось убежать,

И навеки покинуть село.

И вспомнил он то, что помнить зарекся,

Эта мысль выедала глаза.

За полем стоит одинокая ферма,

Там мама, там дом и семья.

Стремительней молнии несся скакун

В нетерпеньи вернуться домой.

Очень скоро домчится до фермы и скажет,

«Это я, я вернулся. Живой».

Свершилось. Домчался, но увидел он

Лишь пепелище посреди пустыря.

Не было дома, не было мамы,

Пропала лошадок семья.

Чернеют руины разрушенной фермы,

И некому больше вспомнить о ней.

И только лихой необузданный ветер

Все так же резвится в просторах степей.

Йорвин вздрогнул и проснулся. Сразу почувствовал, как на спине выступили холодные липкие капли. Отвратительное чувство, а на морозе еще более мерзкое. Все-таки, это оказался сон, однако слова песни снова и снова проигрывались в голове Йорвина. И опять это колючее чувство. Оно клокочет и разливается все больше и больше. К чему бы?