Яцек Пекара - Пламя и крест. Том 1.

– Парень будет с каждым разом всё сильнее страдать, а потом умрёт, – добавил Куттель, видимо, для того, чтобы за ним осталось последнее слово.

– Предупреди его об опасности, – твёрдо сказал Ловефелл. Всё остальное – это уже его дело. Быть может, придёт время, когда мы допустим его к более герметическим знаниям. Пока, однако, для этого раньше, чем слишком рано. В данный момент Мордимер понял бы только преимущества этого дара, и не понял бы связанные с ним смертельные угрозы. Как для тела, так и для бессмертной души.

– Наверное, ты прав, – согласился, наконец, Куттель.

– Конечно, я прав, – подытожил Ловефелл. – Если даже мы решим, что его следует обучить, то эта наука продлится много лет и сложится из тысячи маленьких шагов. Но, возможно, до этого вообще не дойдёт.

– Это уже не моё дело, Арнольд, – сказал Куттель. – Я постараюсь сделать из него просто хорошего инквизитора.

– Отлично. Научи его только защищать себя от непроизвольного транса. Пусть он контролирует, когда, в каком месте, по какой причине и с какой целью он хочет отправиться в иномирье. Это мы можем для него сделать, и это увеличит его шансы на выживание.

– Как скажешь, Арнольд, – повторил начальник Академии, но на этот раз немного приободрившись. – Впрочем, этим аспектом вопроса мы уже овладели.

– Это радует.

– Так или иначе, я не удивлюсь, если парень далеко зашёл. Может, им заинтересуется кто-то из Ангелов? Как думаешь?

Ловефелл посмотрел на Куттеля холодным взглядом.

– Не думаю, чтобы это была тема, которой я хотел бы касаться в разговоре с тобой, – сказал он.

Однако, произнося эти слова, он одновременно подумал, что более чем вероятно, что подозрения Куттеля когда-нибудь сбудутся. Не за год, не за два и не за три. Когда-нибудь. И тогда Боже сохрани этого мальчика.

На низкой стеночке перед домом сидела нежно обнимающаяся пара, юноша осторожно выбирал вшей из золотых волос возлюбленной, густыми кудрями спадающих аж на лопатки. Они глядели на друг друга с таким большим чувством, что у Ловефелла, несмотря на то, что он не принадлежал к сентиментальным натурам, стало теплее на сердце. Он присел напротив них, рядом с лотком с фруктами. Добродушно выглядящий продавец бросил ему прямо в руки спелое яблоко.

– На здоровье, господин! – Крикнул он.

Ловефелл поблагодарил его с улыбкой и, поворачивая плод в пальцах, погрузился в размышления. Выяснение тайны происхождения Мордимера привело его дальше, чем он мог того ожидать, и, честно говоря, гораздо дальше, чем он того хотел. И что он должен был со всем этим делать? Да, он теперь знал, кем была мать Мордимера, и от кого мальчик унаследовал силу. Но остальные нити оборвались. Прекрасная Катерина была вне досягаемости его власти, и даже допытываться о ней в Амшиласе могло быть опасно. Старая ведьма, называющая его Нарсесом, умерла, раскрыв, правда, тайну, но раскрытие этой тайны несло с собой секрет ещё больший. Да и можно ли было верить её словам? Не был ли её мозг уже затуманен старостью и безумием? И не создала ли она эту историю только в собственном воображении? «Хотя, ведь она знала меня», – подумал Ловефелл. – «Она знала, кем я был, и она знала, что я мог делать». – «Танцевал среди пламени ада», вспомнил он её слова. И вспомнил сидящую на золотом кресле фигуру в красных одеждах и короне с рубинами. Между пальцами фигуры змеились язычки пламени. Он знал, что в этом изображении узнаёт самого себя давности... Десятков лет? Веков? Рядом с престолом на медленном огне сжигали человека, а его боль носилась багряным облаком, которое окутывало Нарсеса, и которое тот же Нарсес поглощал, словно спасительный эликсир. Ловефелл вздохнул и отстранил от себя память минувших дней. Давным-давно, ещё в казематах Амшиласа, он смирился с призраками прошлого. Смирился, возненавидел их и победил. – «Я не Нарсесс», – подумал он. – «Я»...

– Арнольд Ловефелл, я полагаю? – Произнёс кто-то дружеским тоном.

Инквизитор развернулся, чтобы увидеть, кто к нему обратился. Он увидел весьма обрюзгшего мужчину с пухлым спокойным лицом и в глазами, словно очищенные от скорлупы яйца. Он не помнил, чтобы когда-либо его видел, и одновременно был уверен, что подобного человека никогда бы не забыл.

– Чем могу служить? – Спросил он с деловой вежливостью.

– Ничем, дорогой мастер, ничем. – Толстяк замахал руками. Его пальцы были как сардельки, и на каждом из них огромные кольца сверкали глазками драгоценных камней. – Вернее, сущим пустяком, даже не стоящим вашего внимания.

– Слушаю вас внимательно.

Ловефеллу что-то не понравилось в этом человеке. Толстяк выглядел наполовину смешно, наполовину жалко, но инквизитор был слишком большим знатоком человеческих душ, чтобы дать одурачить себя этим образом. И увидел в толстяке того, кем он был на самом деле: опасного, безжалостного человека, которому не стоит становиться на пути. Мужчина засмеялся.

– У вас острый глаз, господин Ловефелл, – сказал он с одобрением. – Это хорошо о вас говорит, хорошо. Позвольте мне представиться. Я Мариус ван Бохенвальд, и я решил, что пришло время, чтобы я встретился с вами, ибо оба мы несём в сердцах жар истинной веры.

«Я попал в беду», – уныло подумал Ловефелл, но лишь вежливо склонил голову.

– Не беспокойтесь, дорогой мастер, в связи с моим присутствием, ибо я пришёл как друг, а может, и для того, чтобы разъяснить вам некоторые вопросы, которые от вас до сих пор скрывали.

– Упаси Боже, чтобы я принуждал вас к каким-либо откровениям, – ответил инквизитор, понимая одновременно с произнесёнными словами, что перед ним стоит человек, которого никоим образом нельзя было бы принудить к чему бы то ни было.

Мариус ван Бохенвальд искренне улыбнулся.

– Мне известен ваш интерес к одной женщине, и я пришёл объяснить вам, что это дело не стоит ни вашего времени, ни вашего внимания.

– С полным смирением принимаю этот совет, – ответил Ловефелл. – И не промедлю ему последовать.

– Меня это очень радует. – Ван Бохенвальд, очевидно, хотел кивнуть, но подбородок помешал ему это сделать. – Так же, как меня радует ваш интерес к одному мальчику, за начинаниями которого мы наблюдаем с далеко простирающейся доброжелательностью.

«Сейчас будет какое-нибудь «но»», – подумал Ловефелл.

– Однако, несмотря на всю, как я уже упоминал, нашу доброжелательность, мы не думаем, чтобы в его случае следовало предпринимать действия слишком поспешные, направленные на то, чтобы, как бы это сказать, в любой форме выделять его в будущем, ближайшем или дальнейшем. Оставим это дело его естественному течению. Не будем также нагружать других людей весом ни для чего не нужных им знаний о семье парня и его прошлом.