Виталий Сертаков - Мастер Лабиринта [СИ]

- Где вы были? - Убирая руки от моего лица, и отступая. Жест, чтобы я дальше следовал за ним. На этот раз Май Ракхен сбавил шаг, а не мчался, пытаясь сбежать от меня.

Он сам требовал, чтобы я не рассказывал, поэтому я промолчал.

- Доктор Риттер мне позвонил на служебный номер. - Произнёс Май. - У меня смена в мастерской. Вымоетесь там и переоденетесь. И будете вести себя как юный скромный горожанин. Потом я провожу вас наверх. Мы договорились?

Взгляд Мая переменился: небесная синь не середины зимы, а начала марта, когда с востока ветер приносит запах тепла и цветов.

- Вполне. Если вы меня не выдадите. Мне можно называть тебя Маем?

- Ни в одном из возможных миров.

- Юный горожанин обращался бы к вам «Ракхен» и «учитель»?

- Можете вообще никак ко мне не обращаться.

Май провёл меня через анфиладу серых сводчатых комнат в зал, где работало человек тридцать: в штатском, как и Май, или в коричневых рясах водов. Не дав осмотреться, Ракхен захлопнул за моей спиной дверь душевой кабинки.

Прозрачные стенки потемнели. Не знаю, как взрослым, но мне было тесно. Поэтому, а еще, потому что душ примыкал к залу, полному незнакомцев, я не стал раздеваться. Ужасно смущает - ведь я знаю, что за стеклом люди, и они знают, что я тут. Моюсь.

Вода унесла запахи свалки, а поток горячего воздуха высушил влагу. Ногтями я отскрёб грязь с рук, и шкурку, слезшую с обожжённой шеи. Но от рубашки пятна не мылись, пришлось всё-таки её снять и запихнуть в мусороприемник.

Выскользнув из душевой, я достал из рюкзака куртку и застегнул на все пуговицы. Плотная ткань царапала голую кожу, напоминая об уязвимости.

Ничего страшного. Я скоро домой. Всё забудется, навсегда. Всё уже забывается.

Зал от пола до куполообразного потолка покрывала ровным слоем «синяя ночь». От стен вверх поднималась панорама: охряно-коричневая пустыня, со скалами, вынырнувшими из песка, из которых ветер вырезал голодные драконьи зубы. В их тени - пирамидки из зелёных и пурпурных камней, не то алтари, не то покинутые ульи. На потолке - крохотные белые точки-звёзды. Такие далёкие, что кажутся сверкающей взвешенной пылью. В этом месте царило безмолвие. Прозрачное, хрустальное и фиолетово-нежное.

У меня ныли пальцы, так захотелось прикоснуться к этому месту. К этим камням и скалам, к пронзительному прозрачному воздуху. Зрение раздвинулось, открывая крохотные и значительные детали. Они как будто дрожали и выступали вперёд - благодаря технике «яркое по чёрному».

Май сидел на пластмассовой циновке, в окружении кистей и палитр, выписывая огненно-бардовую канву валуна в форме большой фасолины.

Этот камень - центр пейзажа. К нему стягивались все нити цветов, все едва ощутимые пунктиры звёзд. Он нёс на себе груз веков и смыслов, которые я не мог понять - не мог понять издали.

Май гениален. Я всегда знал. Сейчас я это чувствовал глазами, которые - моя кожа. Мои щупальца. Мой эхолокатор.

Я пошёл к нему, не отрывая взгляд.

- Эй, парень! - Что-то мягкое под стопой. Я отскочил.

- Извините. Я не хотел. Не видел. Извините.

Пятеро служителей сидели на полу вокруг курильницы, перебирая чётки и вдыхая фиолетовый дым. Я чуть не отдавил одному руку.

- Извините. - Я склонился, подчиняясь чувству глубокого, трепетного уважения перед теми, кто ищет взор Рыбы, резонанс с сознанием упрятанной в подземелье твари. Рискует жизнью ради общего блага. И однажды она их съест.

Всё здесь кроме картины временное. Стоянка на час. У Мая даже кресла нет.

Я сел рядом с ним. Хотел сказать Маю, как он крут. Или ничего не говорить, просто смотреть, затаив дыхание, и учиться.

- Можно я помогу? - Вырвалось у меня. - Пожалуйста, можно я помогу? Это так... Величественно.

Май опустил кисть в растворитель и обернулся. Кивнул едва заметно, и я решил - можно. Я ведь не так много прошу. Пальцы дрожали в предвкушении лакированной ручки кисти.

И тут Май передумал:

- Зачем тебе?

Я закусил губу, не зная как ответить. У меня дыхание перехватывает, так мне нужно прикоснуться к темноте космоса, к рассыпчатости охряного грунта. К созданию места, которое требует быть воплощённым.

- Зачем тебе всё это, Олег?

О, уже не «вы». Это мой шанс. Шанс, что Май наконец-то увидит, что перед ним не бестолковый надоедливый ариста, что я - больше.

Я снял с плеча рюкзак и достал синюю папку с набросками. В синей - лучшее. Я не расстаюсь с ней с тех пор, как Май появился в школе.

- Посмотри, пожалуйста.

Май поднял золотистые брови.

- Пожалуйста, посмотри. Я рисую хорошо. У меня не всё всегда с первого раза получается, но я рисую хорошо. Здесь эскизы и акварели. Акварели старые, но хорошие. Сейчас я в основном графику. Май, можно я тебе покажу графику?

Я едва не оторвал металлическую защёлку, спеша открыть папку. Руки опять дрожали. Два листа вылетели - я подхватил их, спасая от капель краски на полу.

Каждое утро перед школой я перекладываю рисунки в папке, выбирая лучший порядок и лучшие работы. Пейзажная акварель - аллея в парке со школы, ещё одна акварель - вид из моего окна на город. Чернилами: бегущая сквозь лес Золушка, с бледным и юным лицом, испуганная до белизны, потому что мчится от смерти - и к смерти. Трехэтажное здание с плоской крышей и деревьями, сцепившими над домом корявые голые ветки. Портрет Мая - в профиль, когда он стоял возле доски, показывая цветными мелками как передать волны на воде и волны в траве.

- Это я рисовал у Вея, я занимался у него дополнительно. - Положил я первую акварель. - Когда он преподавал - ещё до тебя.

- Ты хотел сказать «срисовал у Вея». - Май разложил листы в ряд, сравнивая друг с другом - словно выискивая ошибки на контрольной работе. На свой портрет даже не глянул

Мне стало нехорошо. Мутно. Спасаясь, я зацепился взглядом за бегущую Золушку.

- Олег, ты меня за идиота держишь? - Май отложил в сторону все мои рисунки, и встал.

- Что?

- Что - что? Кто я, по-твоему, - наивный? Или слишком испуганный? Ты прав, я буду молчать, потому что ты через пару месяцев окончишь школу, станешь сертифицированным аналитиком - и я тебя не увижу. А мне служить дальше. Поэтому ты думаешь, что я проглочу это? Я знаю, чего ты хочешь, уже поставили в известность. Это одержимость, она ни к чему хорошему не приведёт. Ты, может быть, и сможешь стать известным - перерисовывая картины мастеров, и выдавая за свои. Затыкая рот всем, кто это понимает, влиянием своей семьи - но меня от этого уволь. Я не участвую в твоей... - Жест на наброски, - в этом.

Я сглотнул холодный ком и собрал рисунки. Железная защёлка хлопнула, прижав мне палец - так, что навернулись слезы.

Я мечтал о том, как покажу Маю мои работы. Пусть даже он найдёт в каждой миллиард ошибок... Но он их увидит. Он меня увидит! А он увидел придурка, который пользуется положением отца и смертью учителя, чтобы сорвать немного славы.