Виталий Сертаков - Мастер Лабиринта [СИ]

Я зову её Золушкой. Она потеряла кроссовок и хромает, наступая на опавшие сухие ветви.

Я никогда не смогу спасти её, никогда не смогу найти. Плод моего воображения. Но я рисую её. Всё, что я могу сделать для Золушки, обречённой на вечный бег - и вечное ожидание смерти.

- Эй! - Мария щёлкнула пальцами у меня перед носом, и я отмахнулся от её руки, тронув тёплую гладкую кожу.

«Эй» царапнуло несоответствием. Она выглядит как дама, а сказала сейчас - как плебейка.

- Нет, извините. Мне не интересно.

Мария склонила набок голову, рассматривая меня из-под локона:

- Ты хочешь жить, чтобы рисовать?

- Я живу, чтобы рисовать.

- Тебе кто-нибудь помогает?

- Нет.

Мария протянула мне брошюру. Я пролистал, но не смог прочесть ни слова: буквы казались похожими друг на друга, каксолдаты на параде. Тоже из-за зрения, и тоже пройдёт.

- В тебе есть что-то. - Дейке зачем-то тронула мои влажные волосы.

- А в вас? Я вас видел где-то. - Объяснил я. - Не могу вспомнить. Где я вас видел?

Актриса, может быть? Или в новостях давала интервью? Нет, интервью я бы запомнил. Чувство узнавания на грани сознания, как с головой у Девидофф - но намного сильнее. Кажется, что вот сейчас поймаю ответ - но он ускользает.

Мария Дейке легко рассмеялся, и у меня по коже пробежал холодок - а затем тепло. Смех её я тоже как будто знал. Нечто очень, очень, очень знакомое. И откровенное.

Мгновенное преображение, словно кто-то повернул рубильник, встроенный Дейке за лопатками: прогиб позвоночника углубился на миллиметр, голова приподнялась, взгляд потеплел и стал пристальнее. В девушке не изменилось ничего - но изменилось всё. Хотелось обнять её и рассказать все тайны - похвастаться всеми достижениями и поделиться проблемами, коснуться её руки, попробовать её губы. Гладкое требовательное ласковое чувство, заставившее меня качнуться вперёд. Лёгкость, от которой хочется смеяться - и драться.

Если она и снималась в фильмах, то в тех, которые мне запрещено смотреть этическим комитетом.

- Мог видеть. - Мария перевернула проспект у меня в руках, в последний момент избежав прикосновения.

С обратной стороны тонкой книжки был её портрет. Заключённая в овальную раму, Мария прямо смотрела на меня из картины, чуть опустив подбородок и закрыв волнистыми сияющими волосами виски, шею, ключицы. Портрет заканчивался там, где начиналась грудь - но плечи светились светлой молочной кожей. Родинка ниже левой ключицы. Полуулыбка, застывшая на подкрашенных розовым губах.

Я уверен, что она позировала обнажённой. Только у обнажённой женщины может быть такой взгляд.

Затравленный.

Техника работы от совершенства модели сильно отставала. Не то чтобы плохо... недостаточно хорошо. Заметно даже на крохотном листке. Дурак безглазый, такой ракурс испортил.

- Ты ненастоящая здесь. - Я забылся и перешёл на «ты». Но Дейке нахмурилась не из-за фамильярности.

- У настоящего и ненастоящего свои меры. Мне нравится.

- Ты красива, а тут нарисовано банально. И с ошибками.

- Нарисуй лучше. Если сможешь. - Вся её притягательность, сладкая, как мякоть абрикоса, исчезла. Мария сузила недобро глаза, готовая защищать плохую работу.

- Извините. Я не хотел.

- Ты всё время извиняешься?

- Я всё время чувствую себя виноватым.

Май подошёл сзади, и на губах женщины вновь заиграла мягкая улыбка. Волна сексуальности на этот раз была направлена на Мая - и не задела его. Он злился, и не заметил. Он мало что замечает.

- Уйдите. - Сказал Ракхен. - И не разговаривайте больше с моим учеником.

- Агха. - Отлипнув от стены, блондинка двинулась в сторону выхода.

Май вынул брошюру из моих пальцев, добавляя к тем, что уже держал. Похоже, Мария со многими тут переговорила, прежде чем её остановили.

- Она мне дала!

- Это не для тебя. - Вполголоса, наклоняясь ко мне. - Олег, прекращай эту игру. Она не приведёт ни к чему хорошему. Ты знаешь кто ты, и всё это - не для тебя.

- Почему это? - Каждый из нас живёт в мире своей головы. Мир головы Мая какой-то особенный.

- Потому, что в тебе больше самомнения, чем таланта. Потому, что ты можешь отобрать шанс у того, кто его заслуживает. Того, для кого подобные мероприятия - единственная в жизни возможность показать себя.

- Этим? - Кивнул я на двух молодых монахов, отмывающих пол там, где я забрызгал краской.

Злость поднялась густым тёмным комом, просачиваясь через запреты пристойного поведения, через обязанность уважать и взвешивать слова:

- Этим? Или тебе? Я думал - ты художник. Восхищался тобой. А ты ремесленник. Рыбий. Ремесленник.

- Подними свои вещи. - Май собирался выпроводить меня на поверхность. Избавиться от меня - как избавлялся после уроков, когда я пытался поговорить с ним.

Потому, что мне не с кем больше говорить. Только с учителем-монахом, который считает меня бездарным снобом. Наверное, я совсем не уважаю себя, раз пытаюсь каждый раз. Но... я же вижу, он мог бы меня понять. Он пишет не потому, что должен, а потому, что у него это в глазах и в пальцах. Я видел, как он на уроках рисует, он - настоящий.

Настоящий Май думает, что я ничтожество.

Я вернулся за рюкзаком, бросив взгляд на участок панорамы, который испортил. Они правы: я испортил. Вместо охры пестрело изумрудно-зелёное пятно - глаза подвели, и я ошибся с цветами.

Один из мальчишек, что мыли пол, застыл, приоткрыв рот и распахнув васильково-синие глаза. Он тоже смотрел мой участок картины. Монах вдохнул судорожно - и закричал.

Долгая ровная нота вопля, пока не закончилось дыхание. Монах кричал от боли, они всегда кричат от боли, пока Рыба перехватывает контроль.

Вод раскинул руки в стороны, запрокинул голову к нарисованному небу - так резко, что я слышал, как хрустнула шея - и помчался. Вперёд, на картину, пытаясь в неё вбежать. Натолкнулся на красноносого монаха, бросившегося ему наперерез. Сбил его с ног, отскочил, как бильярдный шар, и побежал в другую сторону.

Монахи брались за руки, замыкая одержимого в круг. Он будет носиться, не пытаясь вырваться, отскакивать от препятствий, мчатся в другую сторону, пока усталость не подломит ему ноги. Тогда или Рыба его бросит, оставив измотанного парня с осколками воспоминаний о космосе и голоде, или его свяжут, обколют препаратами и будут надеяться, что однажды его разум вернётся. Таков протокол.

Май спешил занять место в круге. Я рванул ему наперерез.

За миг до того как потерял разум, вод смотрел на нарисованный мной участок. Участок, за который ответственен Май.

- Наверх. - Упёрся я кулаками в грудь Мая. - Отведи меня наверх. Сейчас же!

Ракхен глянул на закрывшийся круг, на мечущегося в нём парня - на меня. Вероятность семьдесят процентов, что Рыба бросит сосуд - и перепрыгнет в другого. Самого восприимчивого. Например, в аристу с механикой в крови.