Виталий Сертаков - Мастер Лабиринта [СИ]

Мы спускались молча. Лиана держалась за руку брата. Или, может быть, держала его за руку.

Рот пересох, а ладони взмокли. Пальцы дрожали - я неудобно нёс картину за подрамник, боясь повредить холст. Вместо того, чтобы успокаиваться принятым решением, я чувствовал себя всё муторнее. С каждым шагом. С каждым этажом. Как будто Лирнов спеленал меня резиновыми нитями, я шёл - и нить-поводок натягивалась, сжимая меня. Душа.

Я ухожу. Сбегаю. Лирнов будет искать нас. Мы будем бежать вновь и вновь, дальше и дальше. Он - Экосфера, а у Эко самые длинные руки.

Я никогда не остановлюсь. Никогда не назову никакой город своим. У меня не будет выставок, не будет дома полного света и картин. Я буду бежать, бросая за спиной людей и полотна, даже не зная - может, Лирнова сбросили или он скончался от старости.

Возле подъезда ждал маленький электромобиль Лианы. Андрей сгрузил сумку в багажник, кивнул на картину:

- Давай это сюда.

Если я убегу сейчас, моя жизнь всё равно будет разломанной. Но это лучше, чем остаться. В тысячу раз лучше... я больше не увижу маму. Не увижу Мая. Не увижу Марию Дейке, и не узнаю, не было ли у неё младшей сестры.

Если останусь - буду трусом, и никогда больше не увижу брата.

Защищать себя, защищать право на искусство означает оставаться в опасности и в одиночестве.

От страха и мучительного выбора меня тошнило. В горле застрял крик: ни спросить, ни сказать. Ни попрощаться.

Я посмотрел на Андрея. Посмотрел на Лиану. Вдохнул, развернулся - и побежал прочь, ныряя в кишкообразное сплетение улиц Атхен.

Глава 3 Учиться у Мастера

3.1.Конкурс

Мастер Седек снимал особняк на окраине восточного «крыла» бабочки-Атхен. Здесь жили люди второго круга, их коттеджи, расписанные фресками, разделяли сады. Деревья, как шеренги чёрных мертвецов, вытянувших вверх пальцы-ветки, издавали костяной шелестящий звук, склоняясь под порывами ветра. Особняк Седека располагалось в конце длинной улицы, перед пустырём, глядящим на Рыбий Город. Ветер дул с этой стороны. Зубы стучали, так я замёрз.

По закону несправедливости: у ворот особняка меня догнал дребезжащий, пахнущий чёрно-густым бензином автобус.

- Уроды! - Высокая тонкая с платиновыми волосами девчонка выскочила из автобуса и швырнула на асфальт жёлто-коричневый, цвета камели, чемодан.

Её «лакированная» красная куртка едва прикрывала бедра, а лимонные лосины обтягивали длинные-предлинные ноги. Девушка буцнула чемодан тяжёлым защищённым ботинком. Тот отлетел на полметра.

- Уроды, уроды, уроды! - Оставляя на боку чемодана вмятины, взмахивая руками на каждом ударе.

Следом за ней из автобуса, с ещё одним таким же чемоданом, выбрался высокий белокурый мужчина, его рот обрамляли глубокие морщины, а глаза казались усталыми. Поймав мой взгляд, он легко улыбнулся.

Девчонка попинала ещё немного чемодан. Вздохнула и села на него, спрятав лицо в ладонях. Показалось сначала, что её руки испачканы чёрным... но это была не грязь. Корка засохшей крови на костяшках. Она отняла ладони от лица и подняла воротник куртки.

У девушки было лицо в форме сердца, розовые маленькие губы, широко посаженные голубые глаза - как вода в бассейне, манящая и дезинфицированная, и стриженые под машинку платиновые волосы. В мочках - серьги в форме мышек. Фиолетовый синяк на скуле уродовал нежную, как сливочное мороженное кожу, а чёрные линии штриховой татуировки - шею, спускаясь под воротник.

Я инстинктивно попятился.

- Да-да. - Сказала девушка хрипло. - Давай, проваливай.

Такие татуировки набивают ссыльным. Три длинных полоски - от мочки уха вниз, до левого соска. Три линии - три года. Она выше меня, но не старше. Значит - отсроченный приговор? ... должно быть стыдно носить на себе полосы мэрии.

Не менее стыдно, чем печать корпорации.

- Извини. - Смутился я. - Я не хотел.

Блондинка ещё раз поправила воротник и поднялась с избитого чемодана. Подхватила его и с трудом дотянула до ожидающего её мужчины. Рама, на которой держались колесики чемодана, выгнулась и царапала землю. Одно из колёс осталось лежать на асфальте.

Мужчина пригладил её волосы и легко поцеловал блондинку лоб:

- Успокоилась?

- Я говорила взять машину. Я говорила, что не поеду как сардина... - Опустив голову, пробормотала она: - Так что ты сам виноват.

Вместо того чтобы сказать, что с родителем так не разговаривают. Сделать ей сотню и одно замечание, указывая на нарушение этики и естественной иерархии - он положил ей в карман шоколадный батончик, и ещё раз тронул губами её лоб.

Холодная игла зависти провернулась у меня в груди. Отец девчонки смотрел на неё так, как будто горд. Будто она сделала что-то хорошее, отпинав чемодан и нагрубив ему.

Невежливо смотреть, но я не мог отвести от них взгляд. Может быть, если я их нарисую, станет не так больно.

Девушка потянулась ко второму чемодану, но мужчина её опередил:

- Я тебя провожу.

- Ну, нет, я сама. - Резко. - Я же сказала, что могу сама.

- До двери.

- Отстань ты от меня! - Блондинка попыталась отобрать у отца второй чемодан. Выронила тот, который избила.

Отец девчонки внезапно поднял взгляд на меня. Я пожалел, что все ещё не провалился сквозь асфальт.

- Ты на занятия?

Я пожал плечами. Потом кивнул.

- Присмотришь за ней?

Мы оба на конкурс. Мы соперники. Будь это конкурс среди третьего круга - нам бы и разговаривать друг с другом нельзя было.

Девчонка выглядела такой недовольной, что меня дёрнуло чувство противоречия:

- Да. Да, конечно. Можно? - Указал я на выпавший багаж.

Пока она не успела сказать «нет» - сунул картину под руку, взял её чемодан, и пошёл к особняку. Неудобно, но не очень тяжело.

- Отвори, пожалуйста. - Попросил я девушку возле боковой калитки. Она толкнула дверь ногой так, что та отлетела, отскочила от упора - и ударила бы меня по лицу, если бы я не отступил.

- Всего доброго. - Попрощался я с отцом блондинки так тихо, что он вряд ли услышал, и, когда девчонка всё-таки отворила калитку нормально, шагнул на дорожку, ведущую к зданию.

Мастер Седек поселился в трехэтажном доме из красного кирпича. От фронта под острыми углами отходило два крыла, а всё строение оплетал чёрный вьюнок. Не растение, как казалось издали, а чугунная наружная арматура, удерживающая особняк от разрушения. Так укрепляли здания после того, как Атхены, Наджина и Фирхар объединились в триплет и появился вирус, разъедавший бетон. Старое здание захотелось нарисовать до боли в пальцах.

Дорожка к портику особняка пестрела яркими плитками: тигровыми, цвета папоротника, оранжево-коричневыми и алыми.

Девушка шла позади, шумно сопя. Злясь. На полпути догнала, вынула у меня из-под руки картину, и взялась за ручку избитого чемодана, касаясь моей ладони своей. Лёгкое, очень приятное чувство от прикосновения. Неуместное, но я руку не подвинул.