Алексей Герасимов - Корона от обороны

— Кажется брат наш, Густав Адольф, выжил из ума. — задумчиво произнес гроссгерцог. — Странно, вроде бы и не на старости лет. Сколько ему нынче? Двадцать два?

— Двадцать три года, государь. — ответил канцлер.

— Вот и я говорю, рановато в маразм впадать. — резюмировал Максимиллиан. — Он хоть понимает, что его действия — это большая война? Не династический спор, не межевая стычка за пару городков, а большой передел пирога!

— Полагаю, государь, что он это полностью осознает. — произнес фон Адельман. — Однако тут имеется целый ряд обстоятельств, которые скорее подталкивают его к такому шагу, нежели препятствуют его планам. Первое, как наверняка помнит Ваше Светлейшее Сиятельство, вся Поммерания некогда была под рукой шведов, и этого обстоятельства в Стокгольме не забыли. Разумеется, сам сесть на княжеский трон король Густав не решится, такого поступка не поймет никто в Европе, но стать протектором… Отчего и нет? Шведский Висмар ничуть не хуже подходит для того, чтобы диктовать волю померанцам, чем Штеттин.

— Висмар… — Максимиллиан скривился. — Он же пытался его заложить в прошлом году, не так ли?

— Вы совершенно правы, сир. — канцлер склонил голову в знак согласия. — Король Густав желает стабилизировать шведскую крону, а для этого ему нужны деньги, и много. Их можно получить разными путями. Например — отнять у датчан зундскую пошлину. Сконе, да и Норвегия тоже, некогда были шведскими же. Собственно, не только они.

— Гольштейн. — мрачно ответил герцог. — Вы про него?

— Да, государь. Его дед происходил из правящего дома герцогства, а женитьба короля на Фредерике Баденской лишь упрочает его претензии на титул электора.

— И он что же, хочет у Дании оттяпать все, кроме самой Дании? — иронично поинтересовался гроссгерцог.

— Чего он желает, мне, боюсь, неведомо. — почтительно произнес фон Адельман. — Однако шведский посол в Копенгагене уже наверняка озвучил ноту, где требует прекратить всякое вмешательство в дела Поммерании. Не сомневаюсь, она составлена в таком тоне, что принять хоть одно условие — это потерять лицо.

— Так-так. — Максимиллиан Капризный побарабанил пальцами по столешнице. — Еще один любитель зимой повоевать на наши головы. Договориться мы с ним не сможем? Висмар тот же взять в залог, к примеру?

— Боюсь, наша казна сейчас к такому решению проблемы не располагает. — сокрушенно ответил канцлер.

— Как всегда — пуста. Я уже начинаю к этому привыкать. — невесело усмехнулся бранденбуржский герцог.

— Возможно, поддержи мы шведские устремления в Сконе…

— Ну вы еще предложите в придачу сосватать Густаву и Гольштейн, фон Адельман. — Максимиллиан фыркнул. — Да меня супруга заживо съест, без чеснока и соли! А и знаете, а и черт с ними, со шведами! Война, ну так и война! Заодно и Висмар заберем, причем бесплатно.

— Сир, при всем моем уважении к Вашему августейшему тестю — я вовсе не убежден в успехе датского флота против шведского. Я не убежден, что датчане вообще будут препятствовать переброске солдат в Поммеранию.

— Да дураком надо быть, чтобы препятствовать. Больше шведских штыков в Поммерании — меньше в Сконе.

— Но при этом условии ход кампании… непредсказуем. — подал голос молчавший доселе военный министр.

— Понимаю, фон Левински. — неожиданно покладисто ответил герцог, и, выдержав паузу, добавил. — Но вот это уж ваша с фон Бергом головная боль. Готовьтесь. А я покуда попробую еще одного союзника нам организовать. Что там наши «отважные» пруссаки, фон Адельман?

Чем дольше длилась осень, тем менее проходимыми становились дороги. Дожди слякоть и грязь, раскисшие тракты заставили забуксовать, завязнуть (и в буквальном смысле тоже) наступательный порыв бранденбуржской армии. Все большаки по пути следования солдат гроссгерцога Максимилиана стояли забитые сидящими по самые ступицы повозками, телегами, фургонами и артиллерийскими упряжками, которые солдатам приходилось обходить глухими окольными тропами, а то и вовсе по бездорожью. Авангард, словно пробка в бутылочном горлышке, намертво застрял на обильно политых дождями трактах и попросту не давал двинуться основным силам, настигнуть и добить Кабюшо.

Померанский маршал, разумеется, не мог этим не воспользоваться и, хоть и сталкивался с теми же сложностями, что и фон Берг, упорно стягивал свои силы в единый кулак, намереваясь уж на границе-то всяко остановить неприятеля. Отлично осознавая, что никакое продвижение бранденбуржцев далее скоро станет категорически невозможным он вполне мог бы удовольствоваться и этим — целью кампании было лишь признание права на корону малолетнего князя, а никак не чей-то там разгром. Нет, умудрись Кабюшо его учинить, это было бы великолепно, но, увы, не смог — значит не смог.

Стремясь завладеть инициативой померанский маршал уже начал разворачивать арьергардные части назад, занимать деревни и местечки, надеясь перехватить и разгромить передовые части Великого герцогства, в то время как из всего бранденбуржского авангарда темп марша смог выдержать лишь Третий мушкетерский полк Дойч-Кроне. Сформированный незадолго до начала войны, он не мог похвастаться ни какой-то особой выучкой личного состава, ни грамотными офицерами, и в боестолкновениях, будучи в «вечном» арьергарде у Ольмюца до сей поры не участвовал. Единственное что в нем было хорошо, это его свежесть: благодаря всем вышеперечисленным обстоятельствам (а равно дурному рвению собственного полкового командира) мушкетеры развили изрядный темп марша и напрочь оторвались от основных сил. Лишь обнаружив себя в полном одиночестве, без всяческого контакта с прочими частями, разогнавшийся полковник остановился прямо в чистом поле, оседлал вершину небольшого холмика в стороне от дороги и принялся ждать дальнейших распоряжений от командования.

Командование, когда дойче-кронские мушкетеры все же сыскались, решило оные распоряжения отдать лично. Маршал фон Берг, невзирая на холод и собственный возраст носившийся вместе со штабом вдоль всего авангарда, нагрянул на позицию крылоногих пехотинцев, и едва только начал устраивать разнос, как из-за лесочка, отрезая командующего армией от самой, собственно, армии.

— Четыре, кхе-кхе, баталии. — произнес маршал, разглядывая в подзорную трубу начавшего перестраиваться к бою неприятеля.

— Две тысячи штыков! — пораженно ахнул кто-то из свитских.

— Да как бы и не поболее того… — командующий пожевал губами. — Кугельман, у вас сколько человек в строю?

— Одна тысяча сто восемнадцать человек, ваше высокопревосходительство! — отрапортовал командир дойче-кронцев.

— И со мной, не считая штабных, полуэскадрон конных егерей. Небогато. — резюмировал фон Берг.