Робин Хобб - Судьба Убийцы

Ладонь Шун взлетела ко рту, чтобы скрыть удовлетворенный смешок за возмущенным вздохом.

- Это ложь! - леди Вайолет вскочила, взметнув юбки крыльями птицы, и выбежала из залы. У двери она задержалась, чтобы окинуть меня взглядом и сказать: - Вот что бывает, когда персон столь низкого происхождения принимают в кругу благородных леди! - она вылетела за дверь.

Я не могла допустить, чтобы меня это задело. Или Шайн. Я вынужденно засмеялась:

- Она бегает, как испуганная несушка, не правда ли? - спросила я Шайн.

Нервный смешок вырвался из моей груди. Леди Вайолет была популярной, но, как я поняла, ее не любили. Я не сомневалась, что мы с ней еще скрестим шпаги.

Шун держалась теперь поувереннее. Она аккуратно сложила в корзинку у ног свою вышивку, поднялась гораздо с большим изяществом, чем леди Вайолет, и протянула мне руку.

- Идем, маленькая кузина. Прогуляемся и поболтаем в Женском саду, - сказала она мне.

Я отложила свое шитье:

- Мне говорили, фиалки там невероятно душистые.

Их смех стал смелее. Мы вышли из комнаты, и ни одна из них не последовала за нами. Шайн оглянулась на меня и сказала только:

- Быстрей!

И мы пошли оттуда, но не в Женский сад с его травами и цветами, а еще выше, на верхушку башни над садом, где растения росли в горшках, а над скамьями стояли статуи. Она открыла дверь ключом. Около часа мы пробыли там, почти не разговаривая. Когда мы уходили, Шайн отдала мне ключ от двери.

- Он принадлежал моему отцу. Это хорошее место для того, кто хочет побыть один.

- А как же ты? - спросила я, и она улыбнулась в ответ.

- Когда отец был жив, у меня при дворе был защитник. Теперь его нет.

- А твой брат?

- Ему неловко со мной, - сказала она натянуто. И с грустью добавила: - А мне - с ним.

- Даже вооруженный до зубов убийца лучше, чем эти суки со своими иглами для вышивания, - сказала я откровенно.

Она расхохоталась, а когда повернулась ко мне, ее щеки покраснели от ветра, и в уголках ее рта я на мгновение увидела прежнюю Шун.

- «Зеленый дублет» - острее любого оружия, которое я когда-либо держала в руках. И, обещаю, я использую его с толком, - она подняла руку и скрючила пальцы: - Пришло время львице показать свои когти!

После этого она ушла, оставив меня на крыше с садом, где ветер был напоен ароматом жасмина, а облака мчались по небу, словно овцы, испуганные надвигающейся бурей.

Моя жизнь текла по заведенному распорядку, довольно лихорадочному. Я не получала никаких известий от Пера и Спарк. Любимый вновь сменил личину. Теперь он звался лорд Шанс. Он мог вызвать меня в назначенный час, и мы могли поговорить. Он каждый раз спрашивал, все ли у меня хорошо, и я каждый раз отвечала, что все хорошо. История о том, кем он стал сейчас и как он присоединился к отцу и Ланту, чтобы спасти меня, была весьма запутанной. И я не могла перестать думать об этом. Он приносил мне маленькие подарки: вырезанный из дерева желудь с секретным отделением под крышечкой. И куклу, одетую в белое и черное, и дудочку, намного лучше той, что он сделал для меня на реке. Однажды, уходя от меня, он сказал:

- Все наладится, Пчелка. Кого-то постигнет катастрофа или триумф, и люди перестанут так пристально смотреть на тебя. Дочка Неттл перестанет требовать столько внимания, и Неттл не будет так уставать. Когда родится дитя королевы Эллианы, ты сможешь блаженно раствориться на заднем плане политики Баккипа. И сможешь опять позволить себе быть просто Пчелкой.

Это была не самая вдохновляющая речь. Но каждое утро начинало новый день, и каждую ночь я оставляла очередной день позади себя.

Самый тяжелый день настал, когда Клэнси сопроводила меня в покои Неттл наверху башни, где было принято встречаться группе Скилла, служащей королеве. Это была одна из шести групп, живших в непосредственной близости от Баккипа. По одой группе – для каждого принца, одна – для короля, группа Неттл… Многовато, на мой взгляд. Меня немного задело, что Клэнси доложила моей собственной сестре о моем уровне Скилла и рассказала, как была вынуждена опаивать меня отваром эльфийской коры в Кельсингре. Я узнала, что некоторые из моих снов – не сны Белого пророка, а простые человеческие сны! – ускользали из моего сознания по ночам и часто тревожили членов группы. С извинениями за такую бестактность Клэнси предложила ежедневно потчевать меня эльфовой корой до тех пор, пока я не научусь контролировать свой Скилл или пока Скилл не будет подавлен во мне. Неттл сказала ей, что учтет ее соображения после подробного рассмотрения проблемы.

Когда же я спросила Неттл, как свою сестру, не хочет ли кто-то услышать и мое мнение по этому вопросу, она ответила:

- Иногда взрослые должны решать, что будет лучше для младших, Пчелка. В этом вопросе ты должна довериться мне.

Но это было проще сказать, чем сделать.

И неприятности, которые преследовали меня, на этом не кончились. Нед Гладхарт пришел ко мне в комнату очень поздно ночью, сопровождаемый Лантом и лордом Шансом. Коушен была страшно возмущена таким нарушением приличий, пока я не напомнила ей, что Нед – мой сводный брат. Он сыграл для меня несколько легкомысленных песенок и вскоре заставил захихикать даже Коушен. Тогда лорд Шанс сказал, что мне нужно будет изложить Неду историю своих злоключений, как только я почувствую в себе готовность говорить об этом. Так как это не только моя личная история, но история всего герцогства Бакк, все ее события должны быть сохранены. Я вспомнила слова сестры и сказала, что «учту его соображения после подробного рассмотрения проблемы».

Нед ухмыльнулся и сказал:

- Уж учти, сделай милость! - и вернулся к своим нотам.

Дни мелькали, заполненные обедами и приглашениями, зваными вечерами с отпрысками других благородных семейств моих лет, дружбы с которыми мне нужно было искать. Леди Симмер отвечала за расписание моих встреч. Мои братья с женами и детьми приходили проведать меня несколько раз. Я обнаружила, что едва знаю их теперь. Я любила их по-прежнему, но это была любовь на расстоянии. Они отвечали мне тем же. Я смотрела со стороны, как они болтают с Неттл, за их жестами и репликами, их фразами «а ты помнишь…?» - всему, что отвечало понятию «семья», частью которой я никогда не была. Они были добры ко мне. Они дарили всякие безделушки, которые принято дарить младшим родственницам. Риддл всегда сидел рядом во время этих визитов. Он разговаривал со мной, чтобы у меня был хоть кто-то, с кем можно переброситься словечком, и учил, как улыбаться этим «чужим» людям, которые, несомненно, любили меня, и понятия не имели о тяжких испытаниях, что выпали на мою долю. Но я и не хотела, чтобы они об этом знали. В такие моменты я была рада, что по настоянию Пера я свела свои шрамы. Если я и заговаривала с родней, то рассказывала о том, как живые корабли превращались в драконов, описывала их говорящие носовые фигуры или чудеса Кельсингры. Я думаю, они были уверены, что, по меньшей мере, половина из моих рассказов – детская выдумка. И это меня устраивало.